Тотальная война - Олег Маркеев

Арина Михайловна конспективно, но детально прорисовав ключевые моменты, изложила свою беседу с опером. Максимов терпеливо ждал.

Наконец Арина Михайловна выдохлась и спросила:

— Тебе он не показался несколько странным?

Вопрос был задан в лучших традициях советской нелегальной разведки. К тому же, Арина Михайловна была профессиональным лингвистом и интонацией владела в совершенстве. Только очень изощренный «слухач», подсевший сейчас на линию связи, мог уловить что-то подозрительное в едва заметной паузе перед последним словом. Оказалось, Арина Михайловна тоже раскусила «майора».

— Да, явно со странностями, — тем же шифром ответил Максимов.

— И что ты обо всем этом думаешь? — спросила Арина Михайловна.

— Было бы чем голову забивать! — Он мельком взглянул на Карину, занявшуюся новой порцией кофе. — У меня своих проблем предостаточно. Кстати, Арина Михайловна, мне придется ненадолго уехать. Точно не скажу, на сколько. Три дня — минимум.

— Так неожиданно? — удивилась соседка.

— Проблемы, о которых знаешь заранее, не проблемы, а планы. — Максимов подмигнул резко повернувшейся Карине.

— Хорошо, за квартирой я присмотрю. Тем более, с этими хлопотами…

— Арина Михайловна, еще раз примите соболезнования.

— Спасибо, Максимушка. Как вернешься, сразу заходи в гости. «Легерос» ждет, ты не забыл?

— Помню, помню. До свидания! Он положил трубку.

Карина поставила на стол дымящуюся турку с кофе. Села напротив, подперев щеку кулаком.

— У нее кто-то умер? — спросила она.

— Да. Старая подруга.

Максимов отвернулся к окну. Не глядя, нащупал пачку, выбил сигарету, прикурил. Ушел в себя, на минуту отключившись от окружающего мира.

Карина терпеливо ждала, потом не выдержала.

— Максим! — окликнула она его.

— А? — очнулся Максимов.

Карина сделала глоток кофе, слизнула коричневую пленку с губ и с невинной улыбкой заявила:

— Когда какая-нибудь баба треснет тебя сковородкой по башке, так ты, дорогой, не удивляйся.

— Это за что? — все равно удивился Максимов.

— А вот за это отстраненное выражение лица. Сидишь, общаешься, а потом — раз, как будто рядом пустое место. Обидно, между прочим!

— Надеюсь, это будешь не ты.

— Конечно, не я. Не мой стиль. Я лучше в кофе что-нибудь подсыплю.

— Учту, — усмехнулся Максимов.

Карина вдруг погрустнела, шмыгнула носом.

— Макс, а ты куда собрался, если не секрет?

Максимов откусил тост, прожевал, выигрывая время.

— В Германию, галчонок.

Карина сразу же посветлела лицом.

— Ну, тогда с тебя четыреста долларов.

Максимов от неожиданности поперхнулся.

— Не понял?

— Я заказала два билета до Гамбурга. Еще вчера. Как только ты позвонил, так и заказала.

— Так, наш пострел везде успел. — Максимов покачал головой. — И почему ты считаешь, что…

— Что ты все бросишь и начнешь решать мои проблемы, — передразнила его Карина, ввернув любимую присказку Максимова. — Сразу говорю, ты и не обязан. Только тут такое дело…

Она замолчала. Стала пальцем собирать крошки.

— Папу надо похоронить. Следствие закончилось, полиция готова выдать тело. Консульству все по барабану. У отца двойное гражданство, наши кивают на французов. А французская жена — Мари — три года с ним в разводе. Ей эти похоронные дела ни разу не уперлись. Мать, сам понимаешь, не поедет. Отчим удавится от ревности. Осталась только я.

«Да, Ваня Дымов, начудил ты! — с тоской подумал Максимов. — Всю жизнь бабам покоя не давал. Даже помереть умудрился в койке у тайской шлюхи. А оказалось, единственная, кто тебя любил, — дочка. Которую ты за год до смерти встретил».

Карина все мяла и мяла шарик из мякиша. Голову не поднимала. И вдруг на скатерть стали капать слезы.

— Я понимаю, у всех своя жизнь. У всех проблемы. А он там… — Она тихо всхлипнула.

Максимов глубоко затянулся. Поморщился от рези в горле.

— И ты, галчонок, сутки молчала?

— Ага. Если честно, даже жалею, что проговорилась. У тебя своей головной боли хватает. К тебе вон, с утра пораньше менты косяком идут…

— Ну и черт с ними! — Он раздавил сигарету в пепельнице. — На какое число билеты?

Карина медленно подняла голову, тыльной стороной ладони вытерла слезы.

— Без даты вылета. Есть рейс сегодня, в шесть вечера.

— А твои в курсе? Между прочим, приличия требуют позвонить и доложить, что жива. Наверно, уже устали на ушах стоять. Как считаешь?

Максимов придвинул к ней телефон, в душе надеясь на чудо: а вдруг возьмет и позвонит.

Оставить Карину в охраняемой усадьбе на Клязьме было куда предпочтительней, чем тащить за собой в Гамбург. Ничего страшного не случится, если посидит дома под надежной опекой дебелых телохранителей отчима. «Умереть от скуки» — выражение образное. На самом деле, ни одного летального исхода не зарегистрировано. А в том, что Карина, предоставленная самой себе, способна вляпаться в серьезные неприятности, он уже имел возможность убедиться.

— Не катит. — Карина покачала головой. — Лучше из Гамбурга. Дома сейчас не до меня. У отчима вчера был день рождения. Сегодня часть вторая. Гости оттягиваются ухой и начинают по новой.

— А ты, получается, сбежала. — Максимов дал себе слово ничему не удивляться, но никак не получалось.

— Знаю, что я неблагодарная скотина, но ничего не могу с собой поделать. Нет, он хороший. Не зажим, как большинство богатых. Вон, байк за десять штук подарил, не глядя. И еще… — Уголки губ у Карины по-детски потянулись вниз. — Знаешь, когда он появился, у нас дома было шаром покати. Помню, в первом классе три дня в школу не ходила. Сапоги лопнули, а новых купить не на что. Мама плакала. Сказала, что никогда такой униженной себя не чувствовала. И я тоже ревела, в знак солидарности. Глупо, да? А он пришел — и сразу все наладилось. И дни рожденья у меня стали не хуже, чем у девчонок. Только через три дня у него именины. Тебе, наверно, не понять, каково ребенку на дне рожденья отчима. — Она шмыгнула носом, но сдержалась и не заплакала. — Недоделанная я, да?

— Я бы не сказал.

Максимов подумал, что, возможно, и хорошо, что его самого усыновили двухлетним. Никаких проблем. Только на всю жизнь запомнил, как екнуло сердце, когда уже взрослому рассказали, кем был его отец. И что погиб в год рождения сына в далеком Парагвае. Оглядываясь назад, он теперь понимал, что кровь есть кровь. И прав был великий поэт, сказав: «Дороги отцов, они не выбирают».