Орхидея с каплей крови - Наталия Николаевна Антонова

Раи. Это её подруга. И только потом я узнала… – Нина неожиданно замолчала, и две крупные слезинки выкатились из её глаз.

Мирослава не торопила девушку, а Морис вообще, как всегда, был в роли безмолвного античного божества. Время от времени Нина украдкой бросала на него взгляды, и в них читалось явное восхищение его ну просто неземной красотой. Хотя надо отдать должное Горшковой, она старалась смотреть в сторону Миндаугаса как можно реже.

Наконец, Нина заговорила:

– Раиса после смерти Иры сказала мне, что у сестры был мужчина, с которым она встречалась. Но почему?! – воскликнула она с неизбывной печалью в голосе. – Почему сестра скрывала его от меня?

– Вы же сами ответили до этого на свой вопрос, – тихо проговорила Мирослава, – сестра не хотела вас волновать.

– Если бы она сказала мне о нём, то могла бы остаться в живых! Ведь могла? – Её вопрошающий взгляд встретился с глазами Мирославы.

– Этого я не знаю, – честно ответила детектив.

Девушка разрыдалась. Морис отправился на кухню, было слышно, как он шумит там чем-то тихо позвякивающим. Видно, наливает воду из графина в стакан, догадалась Мирослава. Так оно и было. Миндаугас вернулся со стаканом в руках, присел на корточки перед девушкой и попросил ласково:

– Выпейте.

Она не посмела ему отказать, выпила полный стакан воды и благодарно улыбнулась своей грустной-прегрустной улыбкой.

На прощание она высказала им точно такую же просьбу, как Раиса, только немного другими словами:

– Ради всего святого, найдите убийцу моей сестры!

– Мы сделаем всё возможное, – на этот раз за них обоих ответил Морис.

Нина Игнатьевна Горшкова тихо-тихо прикрыла за ними дверь, словно боялась громким звуком разбудить на время задремавшую в её душе боль.

– Поедем к Шуре, – сказала Мирослава, садясь на место пассажира в своей «Волге».

По прибытии Мирослава позвонила секретарю, и Элла вскоре вынесла им пропуска. Насупленный, как воробей в непогоду, Наполеонов показался Мирославе таким маленьким и таким взлохмаченным, что сердце её сжалось.

– Привет, Шурочка!

Он только кивнул в ответ. У детективов создалось такое впечатление, что у него даже на ворчание нет сил.

– А мы тебе печенюшки принесли, – сказала Мирослава весело, – медовые!

В Шуриных глазах что-то промелькнуло, но он не проявил бурной радости.

– Морис, иди, попроси у Эллы кипятка, – распорядилась Волгина.

Когда Морис скрылся за дверью, Мирослава достала с полки уныло стоящую там вазочку, протёрла её бумажной салфеткой и высыпала в неё половину печенья из пакета. Больше не поместилось. В это время открылась дверь, и в неё вплыла Элла Русакова, в руках она держала поднос, а на нём три чашки с чаем.

– Элла, ты золото! – воскликнула Мирослава.

– Я ей об этом давно говорю, – подал, наконец, голос Шура.

– И как ты только их всех терпишь? – спросила Мирослава, подмигнув секретарю.

– Сама не знаю, – рассмеялась девушка.

– У вас есть блюдце или тарелочка?

– Есть, конечно. А зачем? – спросила Элла.

– Морис сейчас туда печенья отсыплет. Мы в «Пчёлке» были.

– Знаю! Знаю! – пропела Элла. – Я тоже люблю медовые сладости.

Она выпорхнула за дверь и почти тотчас вернулась с крохотной тарелочкой.

«Шуру жалеет, – усмехнулась про себя Мирослава, – объедать не хочет».

Морис под неусыпным взором следователя насыпал в тарелочку горкой печенье, и девушка покинула кабинет, бросив на ходу:

– Спасибочко всем!

После того как Наполеонов опустошил вазочку с печеньем и выпил чай, Морис хотел насыпать новую порцию. У него не было сил смотреть, как Шура с видом человека, не евшего по крайней мере двое суток, пытается высмотреть на дне вазы хотя бы затерявшуюся там крошку. Но Мирослава была не столь чувствительна, она взяла из рук Мориса пакет с оставшимся печеньем и убрала его на верхнюю полку стеллажа. Шура одарил её взглядом, в котором читалось только одно слово – «жестокосердная».

Но детектива взглядами было не пронять, поэтому она придвинула стул поближе к столу и сказала:

– Давай обсудим всё, что мы имеем по этому делу.

– Давай, раз пришла, – вздохнул Наполеонов.

Мирослава подробно рассказала следователю обо всём, что им удалось узнать от подруги и сестры домработницы Ирины Горшковой.

– Вот дьявол, – вырвалось у следователя, – я ведь сам лично говорил с ними обеими! И хоть бы одна упомянула о прибившемся к Горшковой ухажёре.

– Я думаю, что именно он стянул у неё ключи.

– Но зачем он убил её?

– Чтобы не проговорилась.

– Но если он уже сделал дубликаты, то почему не вернул ей настоящие ключи?

– Думаю, он хотел, чтобы следствие не усомнилось в том, что дверь квартиры Жанны открывали только родными ключами.

– Так мы и подумали, – признался следователь, – судя по всему, дубликат не был использован ни разу.

– Но если убийцей Горшковой был её любовник, она должна была узнать его при нападении.

– Если она и успела узнать его, то в тёмном безлюдном парке это ей никак не помогло.

– Что верно, то верно. А мы даже не знаем, как он выглядит.

– Морис, – сказала Мирослава, – расскажи о своём разговоре с бомжом.

Миндаугас подробно рассказал о своей беседе с бомжом и о том, как тот заметил высматривающего Горшкову незнакомца и дал довольно чёткое описание.

– Интересно, – проговорил Наполеонов и спросил: – Ты думаешь, он не врёт?

– Думаю, что нет.

– Получается, что этот тип был чуть пониже тебя, – он посмотрел на Мориса, – широкоплечий, брюнет со слегка вытянутым лицом и носом картошкой.

– Надо бы, чтобы твой протеже помог составить фоторобот. Съезди-ка за ним сейчас.

Миндаугас посмотрел на Мирославу, и она легонько кивнула.

Когда Морис исчез за дверью, Шура проговорил:

– Ишь ты, без твоей команды его с места не сдвинешь.

– Так он работает в моём агентстве, а не в твоём, – ответила она.

– У меня тут не шарашкина контора! – возмутился Наполеонов. – А…

– Знаю, – перебила она его, – Следственный комитет. Не нервничай. Это вредно.

– С вами вообще можно лопнуть от злости!

– Зашьём, – невозмутимо ответила она.

Шура сердито фыркнул, но промолчал. И лишь успокоившись, спросил:

– Ты ведь не думаешь, что его на самом деле звали Егором Степановичем?

– Не думаю.

– Говоришь, что в «Фомиче» он купил бутылку воды, сырок глазированный и батон нарезной.

– Так сказала Горшкова своей подруге.

– Жаль только, что прошло больше месяца, и магазин не хранит так долго записи с камер наблюдения.

– Жаль.

– Ты думаешь, он местный?

– Не факт. Квартиру он мог снимать.

– Тоже верно.

– Нам необходимо поднять родословную Жанны.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Наполеонов.

– А то, что в её смерти может быть заинтересован только родственник. Со стороны матери никого не осталось. Но ведь был же ещё и отец!