Русский аркан - Александр Громов

Последней мысли Катенька устыдилась и постаралась ее забыть.

Она не ответила. Еще помолчали. Великая княжна чувствовала, как Софья (или Шейндля?) разглядывает ее без особых церемоний. А когда затянувшееся молчание стало невыносимым, вдруг странно и дико прозвучал вопрос новой знакомой:

– Выйти отсюда хочешь?

– Конечно. – Вздрогнув от неожиданности, Катенька взяла себя в руки. – То есть хотела бы… но как?

– Глупая. Это совсем просто. Ты, что ли, никогда в полицейской части не сидела?

– Не сидела, – призналась Катенька.

– Оно и видно. Ну да ты не морщись, это дело житейское. Может, для тебя и лучше, что не сидела. Ладно, объясню. Гляди сюда. Тебя вчера взяли, верно?

– Да, и не знаю за что…

– Помолчи-ка. Я знаю. Подвернулась под руку, вот и взяли. Вполне себе уважительная причина. Хитров рынок полиция вчера громила. А! Шуму много, а толку, как всегда, не будет.

– Это почему? – неожиданно для себя вступилась за полицию Катенька.

– По кочану. Ты меня слушай, уж я нашу полицию со всех сторон знаю. Им что главное? Откозырять: задержали, мол, стольких-то. Им: молодцы! Они: рады стараться! Девять из десяти взяты ни за что и будут отпущены на волю, но кому это интересно? Но тебя не выпустят, не надейся.

– Отчего же? – взволновалась Катенька.

– Раз вчера не выпустили, значит, с тобой все не так просто, – пояснила новая знакомая. – Ты не из уголовных, я вижу. Может, любовника прирезала, а? Нет? Да ты не стесняйся, я не выдам. Все равно нет? И не политическая? Ну и ладно, всякое бывает. Мне без разницы. Может, твои приметы на чьи-то похожи или пашпорт не в порядке. Разберутся – выпустят… не сразу, понятно. Хотя иные, бывает, на каторгу идут за чужие дела, так-то…

Катенька вздрогнула.

– На каторгу?

– А куда ж еще? Разве что на поселение, кому повезет. А совсем не повезет, так и на эшафот – два столба, одна перекладина… Деньги-то есть?

– Что?

– Деньги на адвоката есть, спрашиваю?

– Деньги? Есть.

Екатерина Константиновна понятия не имела, сколько денег нужно на защиту в суде. Да и как их теперь получить, когда они оставлены на квартире?

А если квартиру обворуют, пока она сидит в тюрьме?..

Великая княжна вздохнула. Положение казалось тяжким, впереди сгущались грозовые тучи и ни единого просвета.

– Это славно, когда можно пригласить хорошего адвоката, – выждав небольшое время, с непонятным значением заговорила новая знакомая. – Очень даже замечательно. Могу поспособствовать найти хорошего, такого, что грязной водой дочиста отмывает. Недорого возьму. Надо? Нет? А можно сделать проще, но дороже станет. Хочешь уже сегодня выйти отсюда, а?..

– Как это? – оторопела Катенька.

– Очень просто, глупая. Вызывают меня, Софью Блювштейн. Вместо меня выходишь ты. Свежего дела на мне никакого нет, так что меня, то есть тебя, отпускают восвояси, понятно?

– Но как же…

– Тьфу, тугоумная! Дежурство в части длится сутки, смена в девять утра. Те архаровцы, что тебя вчера сажали, через полчаса по домам разойдутся – на перинах отсыпаться. Новая смена нас с тобой еще и в глаза не видывала. Теперь следователи. Эти ходят на службу каждый день. Тебя вчера на допрос водили?

– Нет. Только к дежурному офицеру.

– Ну и прекрасно! Видишь, как все чудно складывается! Никто не знает нас в лицо. Значит, как вызовут Софью Блювштейн, выйдешь ты вместо меня, это раз. Что отвечать следователю, я тебя научу, это два. Да следователя еще, может, и не будет, я же говорю: свежего дела на мне таки нет. Это три. Ну, может, бумагу какую дадут подписать… насчет сто первой версты или еще чего. Подписывай. Ничего не бойся. Если увидишь, что я тебя обманываю, просто назови себя – и дело с концом. Задний ход дать успеешь, и ничем он тебе не грозит. Может, посекут слегка, но и только…

– Как… посекут?..

– Розгой. Ты не перебивай, ты слушай. Окажешься на воле – сходишь по одному адресу, отнесешь деньги. Три тысячи рублей. Адрес и слова, какие нужно сказать, выучишь наизусть. Это четыре. Там же и помогут с новой ксивой…

– С чем? – робко пискнула Катенька.

– С пашпортом. Твой-то пашпорт останется в полиции, а жить совсем без ксивы в России таки не рекомендуется. Не тушуйся, пашпорт тебе сделают лучше настоящего и недорого возьмут. Это пять. Понятно?

– Понятно. Но… три тысячи?

– А сколько же ты хотела, голуба моя, за свободу? Три копейки? Все имеет свою цену. Тебе свобода, мне неудобство… За эти деньги я обещаю три дня выдавать себя за… как тебя?.. за Аграфену Дормидонтовну Коровкину. По тысяче за сутки. За трое суток можно унести ноги на край света. Что, дорого прошу? Так я же не настаиваю. Не согласна – сиди тут, клопов корми.

– Согласна! – воскликнула великая княжна. – Однако…

– Что «однако»? – догадливо ухмыльнулась новая знакомая. – Думаешь, с чего это я тебе поверила, а? Вдруг взяла да поверила на слово, да? Ну признайся: думаешь? А нечего тут думать. Я в людях не ошибаюсь. Ты меня не обманешь. Полицию обманешь, а меня нет. Я с тебя слово возьму, а ты его сдержишь. Верно?

– Сдержу.

– То-то же. Теперь вот что: тебе надо изменить внешность. Эх, была не была! Знай мою доброту. Держи.

И, сняв шляпку, новая знакомая начала отцеплять от пышной прически один вороной локон за другим. Вот это номер! – они, оказывается, держались на шпильках.

– Подставляй головешку. Сейчас я из тебя такую брюнеточку сделаю, что в Одессе все девочки с Молдаванки обзавидуются…

…Ветер пел в ушах, и душный воздух бил в пылающее лицо, как пустынный самум, не принося облегчения, и копились над крышами домов черно-лиловые грозовые тучи, ворчали и посверкивали, и несся по улицам подхваченный порывом ветра легкий мусор… Измученная африканским зноем Москва притихла и съежилась, готовясь принять на себя буйство грозовой стихии. Закрывались палатки и киоски. Рысцой бежал офеня с полным лотком свежевыпеченных маковых саек. Попрятались в подъездах мальчишки-газетчики. Возле магазина модной галантереи суетились приказчики, закрывая деревянными щитами стеклянные витрины. На Первопрестольную надвигалась стихия.

И словно бы подстегнутый надвигающимся тропическим ливнем, мчался лихач на дутых шинах, звонко стучали копыта по булыжной мостовой, а в коляске с готовым выскочить наружу сердцем трепетала великая княжна, схваченная за локоть молодым еще мужчиной богатырского сложения. Он возник сразу же, едва Катенька вышла сама не своя из ворот Яузской части, еще не веря невероятной удаче. «Владимир Легировский, Алексеев сын», – представился он и, не говоря более ни слова, взял Катеньку за локоть железной рукой, свистнул лихача, очевидно, поджидавшего его, подсадил, сел сам и приказал гнать что есть духу. Великая княжна, потерявшись, не оказала сопротивления.