Дракула - Брэм Стокер

Ван Хелзинк встал со своего места и сказал сурово и серьезно:

— Лорд Годалминг, у меня тоже есть долг, долг по отношению к другим, к вам и к умершей, и клянусь Богом, я это сделаю. Я прошу вас лишь об одном: пойдемте со мною, посмотрите и послушайте, и если позже я предложу вам то же самое, не беритесь за дело ревностнее меня, ибо тогда я исполню свой долг по собственному усмотрению. Тогда я исполню ваше желание и буду готов дать вам отчет, когда и где вы захотите.

Тут голос его дрогнул, и он продолжал гораздо мягче:

— Но, умоляю вас, не смотрите на меня так сердито. В моей жизни было много тяжелых минут, терзавших мне душу, но такая трудная задача впервые выпала на мою долю. Поверьте, когда настанет время и вы перемените свое мнение обо мне, то один лишь ваш взгляд сотрет воспоминания об этих ужасных часах, ибо я сделаю все, что во власти человека, чтобы спасти вас от горя. Подумайте только! Чего ради я стал бы так трудиться и мучиться? Я пришел сюда чтобы помочь вам, во-первых, чтобы оказать услугу моему другу Джону, во-вторых, и помочь милой молодой девушке, которую я, как и вы, очень полюбил. Ей, — мне стыдно сказать, но я говорю это просто, — я отдал то, что дали и вы: кровь из моих вен; и дал ее я, который вовсе не был возлюбленным Люси, а лишь врачом и другом; если моя смерть в состоянии дать ей что-нибудь теперь, когда она «He-мертва», то я отдам жизнь охотно.

Он сказал это с какой-то благородной, мягкой гордостью, и Артур был очень тронут этим. Он взял руку старика и сказал дрожащим голосом:

— О, как ужасно об этом думать, и я никак не могу понять, в чем дело, но обещаю вам идти с вами и ждать.

Дневник доктора Сьюарда

(Продолжение)

Ровно без четверти двенадцать мы перелезли через низкую ограду кладбища. Ночь была темна, луна лишь порою выглядывала из-за туч, тянувшихся по небу. Мы старались держаться как можно ближе друг к другу; Ван Хелзинк шел впереди, показывая дорогу. Когда мы подошли к могиле, я начал внимательно следить за Артуром, так как близость местности, связанной со столькими печальными воспоминаниями, могла его взволновать; но он держался молодцом. Должно быть, таинственность увлекла его. Профессор открыл дверь склепа и, заметив наше колебание, подбодрил нас тем, что сам прошел вперед. Мы последовали за ним, и он закрыл за нами дверь. Затем он зажег тусклый фонарь и указал на гроб. Артур, сильно волнуясь, двинулся вперед; Ван Хелзинк сказал мне:

— Ты вчера был со мною. Тело Люси лежало тогда здесь в гробу?

— Да, лежало.

Профессор обратился к остальным:

— Вы слышите? И все-таки кое-кто мне еще не верит. Он взял отвертку и снова снял крышку с гроба. Артур, бледный и молчаливый, глядел на это; когда крышку сняли, он ступил вперед.

Ван Хелзинк откинул цинковую крышку, мы взглянули в гроб и попятились назад.

Гроб был пуст!

В течение нескольких минут никто не произнес ни слова.

Затем профессор сказал:

— Два дня тому назад я пришел сюда со Сьюардом и открыл гроб; и мы нашли его пустым, как и сейчас. Затем мы остались ожидать и увидели нечто белое, двигавшееся между деревьями. На следующий день мы пришли сюда днем и нашли Люси в гробу. Не правда ли, Джон?

— Да.

— В ту ночь мы пришли как раз вовремя. Пропал еще один ребенок, и мы, благодаря Богу, нашли его невредимым среди могил. Вчера я пришел сюда до захода солнца, так как при заходе солнца «не-мертвое» оживает.

Я прождал тут всю ночь до восхода, но ничего не увидел. Должно быть, потому, что я привесил к дверям чеснок, которого «не-мертвое» не выносит, и другие вещи, которых оно избегает. Сегодня вечером, еще до захода солнца, я снял чеснок и все остальное, вот почему мы нашли гроб пустым. Подождите вместе со мною. До сих пор тут происходило очень много странного. Если мы потихоньку спрячемся где-нибудь вне склепа, мы увидим еще более странные вещи.

Мы по очереди вышли из склепа, профессор вышел последним и закрыл за собою дверь.

О, как приятен и чист был ночной воздух после душного склепа! Ван Хелзинк принялся за работу. Сначала он вынул из своего саквояжа что-то вроде тонких вафельных бисквитов, аккуратно завернутых в белую салфетку, затем полную горсть беловатого вещества вроде теста или замазки. Он мелко накрошил вафли и смешал с замазкой, потом, накроив из этой массы тонкие полосы, замазал щели дверей склепа. Меня это озадачило, и стоя поблизости от него, я спросил, что он делает. Артур и Квинси подошли тоже, так как оба были очень заинтересованы. Он ответил:

— Я закрываю вход в могилу, чтобы «He-мертвое» не могло туда войти.

— А это что? — спросил Артур.

Ван Хелзинк благоговейно снял шляпу и сказал:

— Святые дары. Я привез их из Амстердама. У меня есть отпущение грехов.

Ответ мог устрашить самого ярого скептика, и каждый из нас почувствовал, что при таких серьезных шагах профессора, шагах, при которых он решается употребить самое для него священное, невозможно ему не верить. Мы тихо и покорно заняли указанные места вокруг склепа, стараясь разместиться так, чтобы никто из прохожих не мог нас заметить. Я жалел других, в особенности Артура. Мне самому весь этот страх был уже знаком по предыдущему визиту.

Наступило долгое молчание, бесконечная, томительная тишина, затем послышался тихий и резкий свист профессора. Он указал вдаль: на тисовой дорожке показалась белая фигура, которая медленно приближалась, и в ту же минуту из-за мчавшихся туч выглянула луна и с поразительной отчетливостью осветила женщину с темными волосами, одетую в саван. Лица не было видно, поскольку оно склонилось, как казалось, над белокурым ребенком. Было тихо, затем раздался резкий короткий крик, каким иногда во сне кричат дети. Мы хотели броситься вперед, но профессор погрозил нам рукою из-за тисового дерева, и мы увидели, как белая фигура двинулась дальше. Теперь она была настолько близко, что мы могли ясно ее разглядеть, тем более, что луна все еще светила. Дрожь пробежала у меня по телу, и я услышал тяжелое дыхание Артура, когда мы узнали черты Люси Вестенр; но до чего они изменились! Мягкое выражение лица превратилось в каменную, бессердечную, жестокую маску, а беспорочность — в сладострастную похотливость. Ван Хелзинк выступил вперед, и, повинуясь его жесту, мы все подошли к склепу, вытянувшись в одну линию. Ван Хелзинк поднял фонарь и протянул вперед облатку; при свете, падавшем на лицо Люси, мы увидели, что ее губы были в крови и свежая кровь сочилась по подбородку и пятнала белизну савана.

Нам стало жутко. При трепетном свете я заметил, что даже железные нервы Ван Хелзинка ему изменили. Артур стоял около меня, и если бы я не схватил его за руку и не поддержал, он наверное упал бы.