Тринадцать ведьм - Инна Бачинская

Ида лежит на диване, свернувшись клубком, на журнальном столике расставлены фотографии: она в свадебном платье, принцесса Ида, тонкая нежная сказочная; Толя в черном костюме и бабочке… Господи, какой же он был красивый! Она не могла на него насмотреться! Перед глазами вдруг возникает уродливый черный отросток, торчащий из стены, и кривая трещина на краю ванны… Светка рассказывала, как это было, и ей больше всего хотелось зажать уши и закричать: «Я не хочу слышать! Замолчи!»

Финал. Итог. Уродство. Бедный Толя.

— У меня нет сил, — шепчет она. — Я не знаю, что дальше. Я ничего не знаю и ничего не хочу. Я ничего не понимаю…

Ида плачет и повторяет:

— Господи, прости меня и защити! Прости за невольные прегрешения… Я маленькая и глупая, я слабая… я гадкая, я ничего не понимаю… каждый борется как может… нет, не так! Каждый защищается как может! Скоро я уеду и все забуду… Господи, позволь мне уехать! Господи, что же мне делать?

Она слабая, больная, все, чего она хочет, — это море и песчаный пляжик… теплый ветер с моря, запах водорослей… она лежит на пестром домотканом коврике… совсем рядом, только подняться наверх, дом… ее дом, утопающий в азалиях, где гуляют сквознячки, где прохладно в самый жаркий день… теперь никто его не отнимет. Игорь уже подкатывался, хочет выкупить Толину часть, она сказала, что согласна. Он не скрывает радости… близкий друг! Потупил глаза приличия ради, взял за руку, печально покивал. Каждый умирает в одиночку, вспомнила она название какой-то старой книжки… «Жизнь продолжается, — сказал Игорь, — тебе нужно вытаскивать себя… ты богатая женщина, а я всегда помогу в случае чего. В случае чего». — «Это как? Устрою пышные похороны, — слышит Ида. — Впрочем, не пышные, нет, зачем? Скромные, незаметные, и непременно положить рядом с Толей, чтобы они наконец смогли спокойно все обсудить и простить друг дружку. Если можно, розы. Холодные шипастые на длинных стеблях. Если в день ее похорон будет дождь, они еще долго останутся свежими…»

Игорь занимается похоронами Толи; слава богу, у нее есть Игорь…

Уехать, улететь, убраться отсюда… чем раньше, тем лучше. Там уже весна… там всегда весна, там не бывает зимы, грязной, холодной, сырой зимы, там всегда солнце и море… сияющее синее море и белый парус на горизонте.

Она смотрит на картинку их дома… ее дома в азалиях и шепчет свою молитву:

— Господи, прости! Господи, прости! Господи, прости…

— Леша, как насчет взять интервью у вдовца? — сказал Монах Добродееву на другой день после визита в дом Иды Крамер.

— У Шепеля? — уточнил Добродеев. — А нужно?

— Не знаю, Леша. Хотелось бы на него взглянуть. И Саломея Филипповна велела поговорить со всеми участниками праздника.

— Он не был участником.

— Не был физически, но присутствовал виртуально. Витал в воздухе. Все спрашивали, где муж, где хозяин, ах, что случилось!

— Метафизика, никак?

— В жизни метафизики больше, чем кажется. Интуиция — та же метафизика. И ведьмовство метафизика. Симпатии и антипатии… до черта. Даже любовь.

— Говорят, это химия.

— Химия тоже метафизика.

— Ты уверен?

— Какая разница, Леша. Я так чувствую. Ты смотришь на женское лицо, и внутри тебя вдруг случается пустота, открывается рот и текут слюни. Еще дрожат колени. Ну и всякие другие ощущения, даже рычать хочется, а также покусать всех окружающих самцов.

— Это ты о любви, Христофорыч? — фыркнул Добродеев. — Очень образно. А чего ты хочешь от Шепеля? Кстати, у него прозвище Кинг-Конг.

— Ты говорил. Пока не знаю, чего хочу. Просто посмотреть. Решу по ходу. Представишь меня ассистентом, мальчиком на побегушках. Буду носить твой портфель, могу фотокамеру или шапку. Ты знаком с языком жестов? Ну, там, виляние взглядом, почесывание носа, дерганье себя за ухо… даже дрожание в голосе — все в строчку. И наблюдательному человеку ясно, что подследственный врет как сивый мерин. Каждый из нас биологический детектор лжи, только не все сознают сей факт в силу собственного эгоцентризма. Ты можешь сказать ему, что зачинаешь цикл бесед с известными предпринимателями, в назидание юношам, обдумывающим житье. Желательно немедленно.

— Она тебе нравится? — вдруг спросил Добродеев, с любопытством глядя на Монаха.

Монах задумался; поскреб под бородой, вытянул губы трубочкой, посмотрел на потолок.

— Она как рукопись Войнича, Леша, — сказал наконец. — Тайна. Меня привлекает в ней тайна. В Светлане тайны нет, она вся на виду. Ей бы помолчать хоть изредка. А Ида тайна. Неизвестный алфавит, неизвестный язык, странные картинки. О смысле можно только догадываться. Подталкивает фантазию и воображение. Женщин с тайной немного, даже меньше, чем немного. Не поза, не вамп, не дешевый демонизм, а тайна. И чего-то боится.

— По мне уж лучше Светлана, предсказуема и не опасна. А твоя Ида… у меня от нее мороз по коже. Муж погиб, а она спокойна, как лед. Не понимаю таких. Даже глаза не заплаканы. И молчит. О чем она молчит? За весь вечер вчера не сказала и двух слов и глаз не подняла.

— Мне тоже интересно, Леша, о чем она молчит. Она занята собой, она прислушивается к себе… больные люди часто эгоистичны, сам знаешь. На весах — весь мир и мой мир, и чаши колеблются. Знаешь, что перевесит?

— Знаю. А что со знаком… как его? Знаком воды.

— Еще пару телодвижений, Леша, и мы у цели.

— А в чем, собственно, дело? Знак есть… что тебя смущает?

— Знак есть, и свет в конце туннеля уже виден. Мы на финишной прямой, — загадочно ответил Монах.

— Надеюсь, это не встречный поезд, — заметил Добродеев.

…Андрей Шепель согласился принять их в своем городском офисе. Тридцать минут, очень занят, не опаздывать, шеф не любит, когда опаздывают, строго наказала секретарша.

Время — деньги.

Шепель сразу не понравился Монаху, хотя он, как правило, относился к окружающим толерантно, не привнося в отношения личные мотивы. Люди были ему любопытны как вивисектору любопытны бывают подопытные кролики или крысы. Как правило, но не сейчас. Ему пришло в голову, что он слишком погряз в деле Чернокнижника и стал чувствителен к его участникам. Ида, Светлана, теперь Шепель. Ясновидящая, которой он не знал лично, но представлял ее вполне отчетливо, иногда ему даже казалось, что они когда-то пересекались; Руслана, которой он тоже не знал лично.

— Что вас интересует? — спросил Шепель и посмотрел на часы.

«Ой, только не надо тут изображать, как мы дико заняты», — подумал Монах, рассматривая бизнесмена. У того был низкий сипловатый голос и лицо первобытного человека — мощное, волевое, с тяжелым взглядом исподлобья. Здоровый, уверенный в себе амбал, шагает по жизни как бульдозер. На письменном столе фото в серебряной рамочке — пышная красивая блондинка. Монах вспомнил фотографии с места убийства. Виктория, безвременно погибшая супруга.