Английский дом. Интимная история - Люси Уорсли

Травяная свечка в держателе. Чтобы она давала больше света,ее поджигали с обоих концов.

Доля расходов на обустройство комнаты для отдыха в семейном бюджете постепенно увеличивалась, стимулируя производство обивочных тканей и драпировок. В первых малых гостиных и личных покоях эпохи правления Тюдоров и Стюартов коврами накрывали столы и буфеты, а пол, чтобы не мерзли ноги, выстилали соломой. В конце XVII века гобелены исчезают со стен, уступая место однотонным занавесям, для каждого помещения — своего цвета.

Около 1660 года начинает складываться обычай оформлять комнату в едином стиле, достигающий кульминации в наши дни; примером тому может служить гостиная моей бабушки с красным бархатным гарнитуром мягкой мебели.

Еще более уютный и гостеприимный вид придавал комнатам, украшенным драпировками, мягкий свет восковых свечей или самодельных, с фитилем из ситника. В домах бедняков они служили единственным источником света. Губчатый стебель этого болотного злака очищали от верхнего слоя, а затем пропитывали горячим жиром. Получалась длинная и тонкая слегка изогнутая свечка, которую закрепляли в специальном держателе. Такие держатели еще и сегодня можно увидеть на стенах старинных домов. Чтобы свеча давала больше света, ее поджигали сверху и снизу (отсюда пошло английское выражение burning the candle at both ends — «жечь свечу с обоих концов», то есть «прожигать жизнь», «безрассудно растрачивать силы и здоровье»). Свеча сгорала за двадцать минут, и этот отрезок стали использовать в качестве единицы измерения времени. Соседки нередко объединялись: по вечерам собирались по очереди у кого-нибудь дома и при тусклом свете общей свечи занимались шитьем или починкой одежды. Благодаря дешевизне травяные свечи дожили в домах бедняков до XX века.

Еще одним источником света служил огонь очага. Следует отметить, что в старину тусклое освещение воспринималось как норма; мало того, многие вещи люди умудрялись делать в темноте. Так, персонаж романа Элизабет Гаскелл «Крэнфорд» (1851) Мэтти Дженкинс, экономя на свечах, зимой «вязала в темноте у огня». Читать при слабом свете очага трудно, но при поголовной неграмотности сельского населения такой проблемы не возникало: в минуты отдыха крестьяне пели песни или рассказывали друг другу сказки и баллады.

Зажигать сразу много свечей могли себе позволить только богачи. Выражение «игра не стоит свеч» напоминает нам о том, что свеча воспринималась как расчетная единица: жечь свечу означало сжигать деньги. Иногда свечи жгли демонстративно, не считаясь с расходами: например, во время церковных праздников зажигали доставленные из Венеции и Антверпена восковые свечи, чтобы подчеркнуть торжественность церемонии.

В 1731 году сэр Роберт Уолпол[91]принимал в своей резиденции Хоутон в Норфолке герцога Лотарингского. Гости были потрясены: парадный зал и гостиная утопали в свете; в первом горело сто тридцать, во второй — пятьдесят восковых свечей. Приглашенные тихо обсуждали специально запущенный слух о том, что в знак особого уважения к герцогу Уолпол не поскупился и истратил на освещение 15 фунтов стерлингов.

Восковые свечи не чадили, их фитили не нужно было подрезать, поэтому их охотно вставляли в висевшие под потолком люстры.

На свечи существовала фиксированная цена, и при найме человека на работу нередко оговаривали, сколько свечей полагается ему ежедневно. При королевском дворе на каждого слугу выделялось определенное количество дров, пищи и свечей. В дело шли и огарки, вокруг которых в крупных домохозяйствах вспыхивали жаркие споры: собирая и продавая их, слуги неплохо зарабатывали.

Но и правительство по-своему наживалось на потребности людей освещать жилища. В 1709 году был введен налог на восковые свечи — по четыре пенса за фунт. С одной стороны, эта мера вызывала у людей сильное недовольство, с другой — когда к приходу гостей хозяева зажигали, несмотря на налог, свечи, первым это льстило.

У восковых свечей существовал более дешевый заменитель — сальные свечи, изготовляемые из животного жира. Считалось, что по качеству они выше травяных. Лучшие сальные свечи делали наполовину из бараньего, наполовину из коровьего жира, потому что «свечи на основе свиного сала чадят густым черным дымом и издают отвратительный запах». Впрочем, вонь источали и те, и другие, да и выглядели отталкивающе — неприятного коричневого цвета: «При горении от старой сальной свечи исходят мерзкий смрад и удушливый дым». В голодные годы доведенные до отчаяния люди питались сальными свечами — ужасными на вкус, но калорийными.

Мастерство изготовителя состава для свечей высоко ценилось, и в 1390 году свечное дело было занесено в перечень существовавших тогда ремесел. В 1462 году «Почтенной компании изготовителей сальных свечей» была пожалована королевская грамота.

Помимо неприятного запаха, сальные свечи имели еще один недостаток: с них требовалось снимать нагар. Каждые несколько минут фитиль приходилось подрезать, иначе свеча оплывала и начинала чадить. Поэтому свечные щипцы были непременным атрибутом каждой гостиной. Лишь в 1820 году французы изобрели крученый фитиль, который горел без нагара.

Разумеется, в век свечей и каминов были несчастные случаи. Лондонский резчик по дереву Ниемая Уоллинг-тон из многолюдного прихода Сент-Леонард-Истчип в лондонском Сити несколько раз буквально чудом не сгорел заживо. Как-то раз слуга Уоллингтона Обадия вопреки правилам взял в свою комнату горящую свечу, и та упала, спалив «пол-ярда простыни и постель с тюфяком». Находчивый Обадия разбудил приятеля, служившего в том же доме, и «вдвоем они принялись мочиться на огонь».

Еще одна история произошла на другом конце Лондона, где жила богатая леди Рассел (об этом семействе напоминает название Рассел-сквер). Она сидела и читала у себя в кабинете, когда ее до смерти напугал побежавший по полу «шипящий огонь». Несчастная женщина никак pie могла понять, что происходит, пока слуга, смущенно попросив прощения, не признался, что «по ошибке дал ей свечу с пороховым запалом — из тех, что обычно зажигают в праздники для забавы».

Комнаты, освещаемые свечами, старались оформить так, чтобы они выглядели наиболее выигрышно при неярком свете. В гостиных состоятельных людей георги-анской эпохи все блестело и переливалось. Пламя свечей отражалось в золотых ободках тарелок, серебре замочных скважин и металлической вышивке камзолов, усиливая эффект сияния. Действительно, придворная дама в платье из ткани с серебряными нитями в свете свечей казалась сверкающей драгоценностью.

Помимо налога на свечи, существовал — и довольно долго — так называемый оконный сбор, метко прозванный в народе налогом на свет и воздух. До 1696 года базовый налог с домохозяйства взимался исходя из количества очагов. Однако, для того чтобы сосчитать, сколько в доме очагов, налоговому инспектору требовалось попасть внутрь, а хозяева, естественно, не спешили его впускать. В 1696 году налог на очаги заменили налогом на окна: отныне чиновнику налоговой службы достаточно было обойти дом снаружи и сосчитать оконные проемы. Первоначально ставка налога составляла два шиллинга с небольшого дома и четыре — с дома, имевшего от десяти до двадцати окон. История оконного сбора помогает раскрыть тайну сохранившихся с геор-гианского периода домов с заложенными кирпичами окнами. В 1747 году владельцы домов, имевших десять и более окон, должны были платить по шесть пенсов за каждое лишнее окно. В результате в городе, например на Элдер-стрит, в районе Спитлфилдс, появились дома с оконными проемами, заложенными кирпичами. В каждом таком доме оставалось ровно по десять «нормальных» окон. А вот изящная гипотеза о том, что английское выражение daylight robbery — «грабеж средь бела дня» (дословно: «воровство дневного света») своим происхождением обязано налогу на окна, к сожалению, не имеет под собой никаких оснований.