Элегия войны - Михаил Злобин

заверить вас, веил'ди, что мы ни в коей мере не разделяем этого глупейшего мнения, а потому и приняли решение уйти из города. Я считаю, что Капитулат — это не только наш главнейший союзник, сотрудничество с которым приведёт государство к процветанию, но и мудрый наставник, у которого следует прилежно учиться!

Алавиец выслушал длинную тираду, не меняясь в лице, а затем перевёл взгляд на конвоиров.

— Чего вы медлите? Я сказал, допросить и казнить этих грязнорожденных, — глухо произнес он.

— Нет-нет! Постойте! Разве вы не слышали, о чём я… Ах!

Энир, подавшийся было вперёд, тотчас же получил от ближайшей Девы войны закованным в сталь локтём по лицу. Он ощутил, как лопнула кожа. Как теплая кровь заструилась по щекам и подбородку, стекая на его темный плащ. Чьи-то грубые руки подхватили аристократа и поволокли прочь, как бесправную скотину. А вместе с этим в ушах зазвенели и крики его домочадцев. Малышка Миллен, непоседа Станд и красавица Гнессия… Нет, этого не может быть! Почему с ними так поступают⁈

Мужчина до последнего не верил, что представители высшей благословенной расы причинят им вред. Даже когда их разделили и привели к жаровням, он надеялся, что это лишь досадное недоразумение. Но когда саженях в двадцати от Энира раздался преисполненный болью вопль его сына, словно пелена спала с разума. Он вдруг всё осознал и понял…

— Я просить! Пожалуйста, не трогать моих сын и дочь! Они всего лишь дети! — на ломаном алавийском залепетал аристократ.

Но в сторону Энира никто даже не обернулся. Только пара плечистых молдегаров ухватили его под руки и, выворачивая плечевые суставы, приподняли над землёй.

— Отвечай на мои вопросы быстро и коротко. Кто ты, и какие цели преследуешь? — раздался над пленником чей-то сухой голос.

— Я Энир нор Лаксен! Мы с моей женой Гнессией нор Лаксен и детьми собирались уйти из-под власти сумасшедшего патриарха, потому что не поддерживаем… А-а-а-а-а!!!

Прикосновение раскалённого металла к шее незадачливого беглеца выжало из его груди надсадный вопль. Кожу ожгло, словно кипятком. И даже когда палач убрал разогретый прут, боль еще долго пульсировала в том месте.

— Я приказал говорить коротко, грязнорожденный ублюдок, — издевательски насмешливо фыркнул алавиец. — Попробуй еще раз.

— Мне… мне… ох… — пытался отдышаться мужчина, но никак не мог перебороть взметнувшуюся в его душе панику.

Но тут где-то совсем рядом раздался пронзительный женский вопль. Несчастная орала так громко, словно с неё заживо сдирали кожу. И к своему ужасу Энир узнал этот голос. Гнессия… его прелестная супруга! Что же эти твари с ней делают⁈

От осознания своего безнадёжного положения и бессилия дворянин зарычал. А когда к крикам его родных присоединился еще и плач малышки Миллен, то он и вовсе потерял над собой контроль. Отец семейства бился в захвате мускулистых молдегаров, грыз их наручи, ломая зубы, без конца сквернословил и проклинал мучителей, которые подняли руку на женщину и детей. Но всё было тщетно. Силы оказались слишком неравны. Возможно, не отдай Энир кольцо, то сейчас сумел бы что-нибудь сделать. Пускай не спасти свою семью, но хотя бы подарить им легкую смерть. Но задним умом все крепки…

Бесчеловечные пытки продолжались до самого рассвета. Слушая, как рядом истязают его сына, дочку и супругу, аристократ сходил с ума. Даже собственная боль не причиняла ему таких страданий, как звуки захлёбывающегося плача домочадцев. Сейчас он мечтал только об одном — чтобы всё это поскорее закончилось.

Но алавийские палачи были мастерами своего дела. А потому все без исключения беглецы дожили до первых солнечных лучей. Стоило только небесному светилу позолотить горизонт, как Энира куда-то повели. Истерзанный, лишившийся одного глаза и зубов, с переломанными пальцами, испещрённый сотнями глубоких ожогов, он едва волочил ноги. Тело аристократа представляло из себя кусок пульсирующего от боли разодранного мяса, в котором не осталось ни единого островка спокойствия.

Когда с мужчины сдёрнули штаны, то он только глухо что-то простонал. Сил интересоваться, что с ним собираются делать дальше не осталось. Затем чьи-то неимоверно сильные руки подняли Энира над землёй и…

Незадачливый беглец заорал, срывая горло, хотя мгновением ранее казалось, что он уже не может выдавить из себя ни звука. Но когда шершавый плохо оструганный кол вонзается между ягодиц и заскакивает корявым острием в нутро, молчать становится уже невозможно.

Дёргаясь и трепыхаясь, пленник только глубже насаживался на сучковатую жердину, многократно умножая свои страдания. Справа и слева от него тоже кто-то закричал. Энир посмотрел в ту сторону и сквозь пелену слёз поразительно четко разглядел своих соседей. Свою семью… А чуть поодаль от них на колья насаживали и других представителей столичной знати. Тех, кто бежал из Арнфальда еще раньше.

Нет, это какой-то дурной сон… этого не может быть. Альвэ… альвэ не могут сотворить такого ужаса. Это же… это же… кошмар. За что? Они же не враги Капитулату… так почему же? За какие грехи с аристократами обошлись столь сурово? Даже дикие северяне не смели подобным образом обходиться с высокородными пленниками, когда доходило до междоусобиц…

Энир, еще долго задавал себе одни и те же вопросы, на которые не мог найти ответа. А смерть, будто желая поиздеваться, не спешила к нему. Кажется, жизнь покинула измученное тело позже всех. Сначала перестала стонать его супруга. Потом затихла на соседнем колу малышка Миллен. Непоседа Станд, слава богам, испустил дух еще тогда, когда безжалостные воины Капитутала надели его на заточенную жердь.

А потом остановилось и сердце отца семейства. Не такой участи он желал своим родным… вовсе не такой.

Глава 20

Утро началось с переполоха. Оказывается, что минувшей ночью альвэ устроили настоящий перформанс неподалёку от Арнфальда. Когда взошло солнце, то защитники у самой границы предместий, начинающихся на пределе дальнобойности наших милитариев, обнаружили примерно полсотни человек, насаженных на колья. Причем среди казнённых были и женщины, и старики, и даже дети. Но больше всего защитников шокировало то, что почти все из жертв темноликих оказались высокородными. Лишенные штанов, но сохранившие верхние части своих дорогих нарядов, дворяне выглядели унизительно и потешно.

— Как… они посмели? — скрипел зубами энгор гарнизона гран Эстар. — Зачем альвэ вообще это сделали?

— Разве не очевидно? — иронично отозвался я. — Это послание для всех нас. Алавийцы не будут брать пленных. Те, кто рассчитывает на снисхождение, получат только мучительную смерть.

— Но это же нелогично! — хмуро высказался какой-то незнакомый мне лирант. — Почему противник не попытается ослабить защитников, пообещав не убивать сдавшихся в плен?

— Потому что им плевать,