Возвращение - Готлиб Майрон

– Может быть не про все, но про эти три я знаю. «Метаморфозы Нарцисса», пятьдесят на семьдесят восемь, находится в Лондоне, «Кровоточащие розы», семьдесят на шестьдесят четыре, частная коллекция. Женева. «Великий Мастурбатор», сто десять на сто пятьдесят – Мадрид.

АННА: А для чего помнить размеры? Я подозрительно отношусь к людям с избыточной, никому не нужной информацией. Чтобы поражать своей эрудицией? Стефан Цвейг называл их живописными людьми. И ты это точно знаешь? Я про размеры. Или сочиняешь на ходу и вешаешь нам лапшу на уши?

– Живописными Цвейг называл позирующих людей, – не удержался я тактично поправить Анну. – Много раз – и сейчас вижу, насколько безуспешно – я пытался зрительно перевесить репродукции с альбома на стену. Размеры мне нужны лишь для этого. Я бы не стал приводить размеры, если бы Мари не заговорила о натуральных размерах.

НЕТА: Ну, а для чего помнить места проживания картин?.. Нет, погоди, не отвечай. Попробую сама. Мадрид без Великого Мастурбатора и с ним – два разных города.

– Интересная идея. Но нет. Когда-нибудь я посещу все эти города и еще Барселону и встречусь с каждой из этих картин.

МАРИ: Уверена, у тебя есть любимая.

– Есть. «Драматический Сюрприз Коридора Палладия», – выпалил я, не дожидаясь приглашения.

НЕТА: Не припоминаю… Девочки, кто-нибудь?

МАРИАННА: Ни картины, ни названия.

НЕТА: Можешь описать? Я понимаю, рассказывать о живописи все равно, что танцевать об архитектуре. И все же…

– Могу попробовать. Но только в нескольких словах и чисто геометрически. Художественное описание займет много времени и я успею вам надоесть.

МАРИ: Пусть будет геометрически. Это даже интереснее. Никогда раньше не слышала о геометрическом описании картин Дали.

– Две шеренги людей и человеческих образов – обычных для Дали. Если, конечно, слова Дали и «обычное» можно употреблять в одном предложении. Карлики, полу-препараты, полу-скелеты, – антагонистически выстроились напротив друг друга. Шеренги вытянуты в глубокую перспективу. Левая светлее и женственнее – правая темнее и грубее. Я нахожу много жирного антагонизма между шеренгами. Главные – рудиментарные. Противостояние полов и света. Больше ничего не скажу. Посмотрите сами. А будет желание, можно посвятить часик обсуждению картины.

АННА: Час на одну картину?! Ты уверен?

– Хорошо, согласен. Поправка. Час, если вы будете слушать. Если появится желание высказать мнение, тогда чуть побольше.

НЕТА: Очень красочное, я имею в виду, очень геометрическое описание. К сожалению, все равно не припоминается. Сколько часов займет у тебя рассказать, почему она вызывает у тебя восторг?

– У меня имеется две версии. По одной – час.

АННА: Догадываюсь, по второй – два.

– Две минуты.

МАРИАНЕТА: У тебя есть пять минут на обе. Не теряй время. Я слушаю.

– Справедливо. Принимается. Я влюбился в картину, лишь только ее увидел, не имея представления за что. Я вообще никогда не задумываюсь, за что люблю вещь или человека. Когда первая волна любви схлынет, тогда начинаю анализировать. Лишь только нахожу ответ – накатывается вторая волна. Она сильнее первой. Так уж я устроен. В случае «Коридора Палладия» ответ пришел сам по себе в первую же ночь вслед за знакомством. Мне приснился сон.

Я не уверен, был ли то сон, видение или фантазии, но этими подробностями делиться не стал.

Место действия – старинный замок. Нас двое – я и мой противник. Мы изобретательно атакуем друг друга. В одной зале с потолка свисает множество веревок. Противник для надежности хватается за несколько разом. От этого теряет мобильность и становится уязвим. Я же ухватываюсь за одну с риском оборвать ее и расшибиться, упав на каменный пол. Но риск оправдан. Я свободно двигаюсь в любом направлении, достигаю врага сзади, подбираюсь сверху, раскручиваю его, путаю в веревках. Превращаю в марионетку, а он беспомощен сопротивляться.

Затем мы перемещаемся в следующую залу со спортивным инвентарем, потом с цирковым реквизитом, оттуда в библиотеку. Каждый поединок интересен и изощрен. Но суть не в них. Главное происходит в пустой комнате. Нет ничего, чем я могу воспользоваться, чтобы компенсировать его превосходство в силе.

В какой-то момент противник размножается в десять копий – напротив меня вырастает темная шеренга. По его замыслу, это должно удесятерить его мощь. Я по-прежнему один. Он наносит удар. Одновременно его оттиски совершают то же движение, но наносят удар по воздуху – при всей их множественностиперед ними нет мишени и их численное преимущество не дает реального превосходства. Когда же я наношу удар, один-единственный, предназначенный только для одного, одновременно вся темная гвардия получает этот самый удар. В этом идея копии. То, что случается с оригиналом, случается и с его дублетами. После чего я тоже размножаюсь в десять копий.

Делаю остановку, чтобы…

– Замечательно, противнику будет, кого бить, – вступила неутомимая и удовлетворенная саркастическим замечанием Анна.

– Не совсем, – продолжаю я, – копии противника синхронизированы. Удар так и остается всего лишь ударом. Моя копи-гвардия располагает секретным оружием – запаздывание на мгновение … за мной и друг за другом. Каждая атака дублируется десяти-импульсным веером, сопровождаемым барабанной дробью. Темная шеренга пошатнулась первый раз – красиво, симметрично, заслуженно. Не успев прийти в себя, получает следующий удар, и опять, и опять, примеряя на себе все более краснеющие маски прогрессирующей боли, будто бутон торопливо распускавался в алую розу.

Перевожу дыхание. Жду, когда Марианета одумается и остановит поток моих видений. Не останавливает, не торопит – просто ждет продолжения.

– Вторая версия начинается после пробуждения. Я ощутил себя частью светлой шеренги на картине Дали. Бросился к альбому, боясь, что разочаруюсь, ничего не увижу на репродукции, и это всего лишь воображение подсмеивается над памятью. Не помню, чтобы когда-нибудь испытывал подобный восторг. Я разглядел на картине веер запаздывания, точно как во сне. В тот момент я осознал, что разделил с Дали один и тот же сон. Только он перенес его в картину, а я его оттуда извлек.

МАРИ: Как прекрасно!.. и как просто!.. Все что нужно – научить сны читать себя, а себя – читать сны.

НЕТА: Хотела бы я уметь делать нечто подобное.

АННА: Ничего не выйдет. С этим надо родиться.

НЕТА: … или иметь маму, которая этому научит.

МАРИ: Догадываюсь, это не единственный раз, когда подобное чудо случалось с тобой.

– Не часто, но иной раз случается, – соглашаюсь я.

НЕТА: Я буду ждать, когда у тебя появится время поделиться негеометрической версией картин Дали. Подозреваю, в твоем сне было что-то поинтереснее, чем скучное рукобитие стена-на-стену.

– Я тоже так думаю, – с готовностью отозвался я.

МАРИ: Ты фантазер.

– Это