Последние саксонцы - Юзеф Игнаций Крашевский

за собой права матери, смелый и энергичный характер, но княгиня Сапежина – хитрость, все средства очень влиятельных людей, разветвлённые связи, в необходимости протекцию короля.

Чем дороже это должно было стоить, тем сильнее она стояла на том, что Аньелу выдаст за своего Толочко.

А так как со стороны стражниковой могли быть использованы всякие стредства, даже коварство и сила, в Высоком по приказу гетмановой обдумали осторожность, надзор, караул в коридорах и т. п.

Тем временем, однако, стражникова не сделала никакого шага, должна была подумать. К письмам обращаться не хотела, послала за Шкларской, приглашая её навестить больную.

Старая дева тут же прибежала, попросив коней у коронного пана стражника. Она уже более или менее знала обо всём, её возмущала только власть этой женщины, которая хотела распоряжаться чужим ребёнком ради своей фантазии или интересов.

Коишевская приветствовала её на пороге.

– Шкларская, моя дорогая, я вызвала тебя на помощь. Аньелу у меня гетманова конфисковала. Два письма я писала напрасно, езжай, убедись, правда ли, что она больна, а Аньели скажи, что если она не хочет, чтобы я отреклась от неё как от подлой дочери, пусть возвращается.

– Слушай, стражникова, – ответила Шкларская, – поеду, ты знаешь, что я никого не боюсь, но дай мне слово, что ты не вынудишь её силой выйти замуж за Буйвида. Она его не хочет.

– Но я его хочу! – воскликнула стражникова. – Этого достаточно.

– Не поеду – заключила Шкларская.

У них уже почти дошло до ссоры, когда Коишевская в конце объявила, что выходить за Буйвида никогда принуждать не будет, но за Толочко никогда не позволит.

– Езжай, привези её, – сказала она, – она глупа, я её люблю, хочу ей счастья. Она предпочитает слушать чужих, которые ею торгуют, чем мать, которая только её одну имеет и только для неё живёт.

Шкларская, едва мгновение отдохнув, помчалась в Высокое. Смелая и решительная, не думая объявиться княгине, направилась прямо к Аньели, которая не выходила из своей комнаты, но не была больной.

Этого посла не впустили и дали знать гетмановой, которая велела Шкларскую пригласить к ней. Мы уже говорили, как она старомодно и чудно одевалась. По дороге в Высокое в последней корчме на дороге она так смешно нарядилась, что выглядела как пугало от воробьёв.

В этом наряде она появилась перед гетмановой, которая считалась самой большой современной модницей. При виде её та чуть смехом не прыснула.

Она хотела произвести впечатление на прибывшую, но Шкларская никому не позволяла себя уязвить.

– Я приехала сюда по приказу заботливой пани стражниковой, чтобы забрать её дочку, – сказала она.

– Панна Аньела больна, – ответила гетманова, – Мюллер ей ехать не разрешает. Пани стражникова неблагодарна; могу сказать, я занялась судьбой её дочки, которую полюбила… и должна за это сносить неприятности.

– Пани стражникова очень вам благодарна, княгиня, умеет оценить вашу милость, но хочет сама бдить над своим ребёнком.

Гетманова закусила губы.

– Не отпущу панну Аньелу, пожалуй, только если она сама этого захочет, – сказала она, подумав. – Можете с ней увидиться и убедиться, что я не наношу ей насилия, скорее от него обороняю.

На этом княгиня Сапежина закончила, гордо выпроводив Шкларскую, которая, также не смутившись, попрощалась с ней, едва кивнув головой.

Через мгновение потом прибывшего посла пригласили к панне Аньели. Там уже было всё приготовлено для приёма. На окна опустили шторы, перед кроватью поставили бутылочки с лекарствами, наполовину одетая Аньела лежала на подушках.

Её оставили одну, но Аньела знала, что княгиня обязательно будет подслушивать. Шкларская вбежала с обычной своей резкостью и, обняв стражниковну, сверху напала на неё.

– Как ты можешь отказывать в послушании родной матери? – крикнула она. – Стражникова больна, жалуется на тебя… езжай, смилуйся, я прибыла за тобой, я готова ждать до завтра.

– Но я больна! – ответила Аньела.

Шкларская покатилась со смеху.

– Ты больна упрямством, Аньелка! – воскликнула она. – Толочко и эта твоя протекторша княгиня обманывают тебя… обещают золотые горы, а это просто расчёт на приданное. Этот Толочко – голодранец, по уши в долгах. Княгиня ничего не хочет давать ему из кармана, платит из чужого, не знаю, за какие заслуги.

Я привезу тебе от матери заверение, что Буйвида тебе не навяжут, но ты должна вернуться.

Панна Аньела молчала.

– Смилуйся, моя Аньела, не делай того, что осудит тебя в глазах людей. У матери своё право! Что тебе так мил Толочко? Это человек уже немолодой, состояния не имеет.

Затем Аньела резко прервала:

– Я знаю, знаю, что на него бросают клевету, но я ей не верю… напрасно мне её не повторяй. Я дала ему слово и сдержу.

Шкларская заломила руки.

– Побойся Бога, но это бунт!

– Моя матушка не для моего счастья хочет выдать меня за Буйвида, но потому что он ей понравился. Я его терпеть не могу.

– Я также в него не влюблена, верь мне, – воскликнула Шкларская, – он батрак, и только. Не думай, однако, чтобы мать упиралась, у меня есть её торжественное заверение, что вынуждать не будет. Не хочет его, не выдаст тебя за него.

– Шкларская, – сладко, меняя тон, почти умоляюще заговорила стражниковна, – ты любила меня, жалела меня, не доводи меня до отчаяния. Я могу быть счастлива только с Толочко. Каждый имеет своё расположение и вкусы… мне нужно жить в свете, в большом свете. Смейся надо мной, но я предпочитаю не жить, чем умирать на деревне. Толочко – это вещь условленная, на клятве, он даст мне карету, коней, службу, дом откроет. Я это выпросила у него… Он будет мне послушен.

Шкларская начала смеяться.

– Они все перед свадьбой послушные, а после свадьбы увидишь, во что превратится. Ему этого не хватит.

– Он получит староство, – прервала Аньела.

– А, моя пани старостинка, – продолжала дальше Шклярская, – позволь тебе сказать, что ты ребёнок.

Сидя у кровати, старая дева принялась убеждать Аньелу, уговаривать её, но нашла такое непреодолимое сопротивление, что, кроме слёз, ничего из неё не вытянула. Наступил вечер, Шкларская должна была ночевать. Только от гнева не хотела есть ужин княгини и довольствовалась куском сухого хлеба, добытым из кармана.

Назавтра она возвратилась ни с чем.

* * *

Представление о характере пани гетмановой польной литовской даёт то, что, имея в своей голове гораздо и бесконечно более важные дела, она так горячо занялась панной стражниковной и Толочко, как если бы больше дел у неё не было.

Нужно было удивляться неутомимой работе, прилежанию, интриге, которыми одних она привлекла к себе, от других старалась избавиться. Толочко, естественно, должен был служить ей во всём;