Квартира в Париже - Люси Фоли

– Мне неприятно это говорить. Но это уже происходит.

– Мы должны быть осторожны, – прошептала я спустя несколько минут, когда начала расстегивать рубашку. Тогда я показала нижнее белье, купленное за большие деньги, но которое не видели другие глаза, кроме моих собственных. Показала тело, которому отказывала в стольких удовольствиях, аккуратно сбереженное для мужчины, который едва на него смотрел.

Он опустился передо мной на колени, словно поклоняясь моим ногам. Спустил шерстяную ткань моих брюк, нашел губами тонкое кружево моих трусиков и приоткрыл рот.

НИК

Второй этаж

Прошлой ночью я плохо спал и не только из-за басов из cave, которые всю ночь гремели на лестнице. Я высыпаю на ладонь две маленькие голубые таблетки. Они – единственное, что поддерживает во мне жизнь. Запрокинув голову, глотаю их.

Потом брожу по квартире. Когда я прохожу мимо аймака, экран оживает. Я его разбудил? Если и так, то я даже не заметил. Но это так. На фотографии я и Бен. Я замер перед экраном. Меня влечет к нему. Как человека, причиняющего себе боль, тянет провести лезвием бритвы по коже своего запястья.

После того ужина на крыше все изменилось. Что-то сдвинулось. Мне не понравилось, что папа благоволил ему. Мне не понравилось, как Бен отвел от меня глаза, когда рассказывал о нашей поездке в Европу. Еще мне не нравилось, что каждый раз, когда я предлагал ему сходить выпить, он был слишком занят. Ему надо было срочно бежать к своему редактору, чтобы сделать обзор какого-то нового ресторана. Он избегал моих звонков, моих сообщений, избегал моего взгляда, когда мы встретились на лестнице.

Все было не так, как должно быть. Я не это планировал, когда предложил ему квартиру. Он единственный, кто общался со мной. Это письмо по электронной почте разбередило прошлое. Я сильно рискнул, пригласив его сюда. Я предполагал, что у нас было негласное соглашение.

В этом месте есть вторая лестница. Потайная. Детьми мы с Антуаном часто играли здесь. Прятались на ней от папы, когда он был в одном из своих опасных настроений. Мне стыдно в этом признаться, но пару раз я пользовался ей, чтобы понаблюдать за Беном, заглянуть в его квартиру, в его жизнь. В попытке понять, что он задумал.

Бен пренебрежительно относился ко мне, но для других обитателей этого дома он находил время. Однажды днем я обнаружил их в cave, когда спустился вниз, чтобы постирать белье. Сперва я услышал смех. Затем голос отца:

– Конечно, я унаследовал бизнес от их матери, совершенно убыточный. Нужно было выйти в плюс. Когда дело касается винного бизнеса, нужно подходить творчески. Находить новые рынки сбыта.

– Что такое? – спросил я. – Приватная дегустация?

Они вышли из винного погреба, как два школьника-хулигана.

Папа держал в одной руке бутылку, в другой – два стакана. Бен улыбался темными от выпитого вина зубами.

– Николя, – протянул папа. – Пришел разогнать вечеринку?

Никаких: «Не хотел бы ты присоединиться к нам, сынок? Принесешь еще бокал?» За все то время, что я живу под его крышей, мой отец никогда не предлагал нам двоим устроить что-то вроде уютной камерной дегустации. Это соль на рану. Первое настоящее предательство. Я признался Бену, какой мой отец на самом деле человек. Неужели он забыл?

Бен улыбается мне с фотографии на заставке. И вот я улыбаюсь рядом с ним, как дурак, которым я и был. Амстердам, август. В наших глазах солнце. Разговор с Джесс все воскресил. Тот вечер, кафе с травой. Как я рассказывал Бену о моем дне рождения, о «подарке» от отца. Как это было похоже на катарсис. Как я чувствовал себя умытым, очищенным от всего этого.

После этого мы с Беном брели по темным улицам. Просто шли и болтали. Я не знал, куда мы направляемся; не думаю, что он тоже имел представление. Мы миновали туристическую часть города, запруженную толпами людей; здесь каналы были тише и не так ярко освещены. Элегантные старые дома с вытянутыми окнами, сквозь которые можно было разглядеть людей внутри: они разговаривали, обедали, за столом печатал парень. Здесь на самом деле жили люди.

Ничего не было слышно, только плеск воды о каменные берега. Черная вода, черная как чернила, в ней пляшут огни домов. И запах, затхлый, похожий на плесень и мох. Пахнет стариной. Никаких тошнотворных облаков травки на пути. Меня выворачивало от этой вони. А еще тошнило от скопления чужих тел, от жужжания чужой болтовни. Меня тошнило даже от других парней: их голосов, вони их подмышек, потных ног. Тем летом мы слишком долго были вместе. Я слышал каждую шутку или историю, которые они рассказывали. С Беном все было как-то по-другому, хотя я не мог понять почему.

Эта тишина: я чувствовал, что хочу ее выпить, как стакан холодной воды. Это было волшебно. Я рассказывал Бену все эти вещи о моем отце – знаете, когда съел что-то испорченное, и после того, как тебя вырвало, ты чувствуешь себя опустошенным, но в то же время очищенным, даже немного лучше, чем раньше.

– Спасибо, – повторил я. – За то, что выслушал. Ты ведь никому не расскажешь, правда? Остальным парням?

– Конечно нет, – заверил он. – Это наш секрет, приятель. Как пожелаешь.

Теперь мы шли по той части канала, где было еще темнее; наверное, не горела пара фонарей. Стояла мертвая тишина.

Знаете, есть моменты в жизни, которые, кажется, происходят так гладко, будто их написали заранее? Это был как раз такой случай. Я не помню никакого сознательного намерения идти к нему навстречу. Но следующее действие – я его целую. Определенно первый шаг сделал я, это понятно – даже если это и выглядело так, будто тело отреагировало раньше разума.

Я целовался с людьми и раньше. С девушками. Всегда с девушками. На домашних вечеринках или пьяным, после официального бала в колледже. И это не казалось неприятным. Но не более чем рядовое рукопожатие. Никогда это не было таким интимным или волнующим. Не отвратительно, но в процессе я ловил себя на мысли, что размышляю о логических вещах – например, правильно ли пользуюсь языком, чувствовал неловкость оттого, сколько слюны передается между нами. Это напоминало спорт, которым я занимался в надежде преуспеть, одержать победу. Но не что-то захватывающее, не то, что могло бы привести к чему-то большему.

Но это… это было иначе. Так же естественно, как дыхание. Странно было чувствовать, какими твердыми казались его губы после мягких губ девушек, – я бы никогда не подумал, что разница так ощутима. И почему-то мне это казалось правильным. Как будто этого я и ждал, и это имело смысл.

Я держал цепочку на его шее, ту самую, которая столько раз появлялась и исчезала у него под рубашкой, с висящей фигуркой маленького святого. Я слегка потянул ее, притягивая ближе к себе.

А потом мы двинулись назад, в темноту – я толкнул его в какой-то укромный угол, опустился перед ним на колени, и снова каждое движение было таким плавным, как будто все было расписано заранее, как будто все так и должно было быть. Расстегиваю его ширинку, беру в рот, ощущаю тепло и твердость его члена, аромат его кожи. Мои колени ныли – я стоял на грубой брусчатке. И хотя я никогда не позволял себе даже помыслить о таком, но где-то на глубине сознания это таилось во мне, эти потаенные желания.