Фантомные были - Юрий Поляков

– Нельзя ли потише? – пробурчал Кокотов.

– Вы не любите Вагнера?

– Я не люблю очень быстрой езды. Нас остановят.

– Не любите Вагнера и быстрой езды? Нет, Кокотов, вы не русский! Сознайтесь, Андрей Львович, – спросил режиссер, напирая на отчество, – вы немного еврей, если не по крови, то по убеждениям…

– А разве можно быть евреем по убеждениям?

– Конечно! Ведь кто такой, в сущности, еврей? Еврей – это тот, кто в каждом подозревает антисемита. Вот и все…

– А антисемит, выходит, это тот, кто в каждом подозревает еврея?

– Пожалуй… Неплохо! Голова у вас все-таки работает!

Музыка между тем закончилась, и ласковый голос сообщил, что теперь радиослушателей ждет встреча с известным литературным критиком Сэмом Лобасовым – бессменным ведущим передачи «Из какого сора…».

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогие любители высокой поэзии! – элегантно шепелявя, начал Лобасов. – Нынче у нас дорогой гость, поэт божьей милостью, лауреат премии имени Черубины де Габриак – наша знаменитая Ангелина Грешко. Мое почтение, Ангелиночка!

– Мир вашему дому! – прозвучал в ответ глубокий, чуть хриплый женский голос.

– Прежде чем начнем, по традиции озвучьте радиослушателям несколько ваших строк. Это будет, так сказать, ваша поэтическая визитная карточка!

– Даже не знаю… Так волнуюсь… Ну, хотя бы вот это… Из новой книги…

И поэтесса, чуть подвывая, озвучила:

– Ах, как мне это нравится! – воскликнул Сэм Лобасов. – «Amour, еще amour»! Какое метонимическое цитирование! Как точно по чувству, какая ювелирная филологическая рефлексия! Романсовое «страдание», будто трепетная лань, сопряжено с компьютерным конем «режима ожидания». Ах, как тонко! Как звонко!

Далее послышался шелест бумаги, и ведущий начал читать заранее заготовленный текст о том, как на небосклоне отечественной словесности стремительно взошла беззаконная поэтическая звезда неведомой учительницы начальных классов из городка Вязники, что во Владимирской области. Геля со школьной скамьи писала стихи, но никому не показывала, страшась насмешек и непонимания. Опасения ее были не напрасны, ибо профаническое сознание не способно постичь инобытие вербального мифа! Но вот два года назад, отметив тридцатилетие, Ангелина в очередной раз приехала из Вязников в Москву, и как всегда, с солеными огурцами. Объяснимся! Учительской зарплаты на жизнь не хватало, а муж, старший оператор машинного доения Николай Александров, оставил бедную женщину с двумя детьми после того, как нашел в сенях под половицей и прочитал тетрадку стихов своей одаренной супруги, где были и такие пронзительные строчки:

Что поделаешь – даже Ахматову бросали!.. Вот и приходилось одинокой поэтессе подрабатывать, выращивая на приусадебном участке знаменитые вязниковские огурцы, которые, будучи правильно засолены в дубовой бочке, незаменимы для полноценного закусывания. По изысканности их превосходят разве что консервированные корнишоны фирмы «Gurk und Welt», продающиеся во всех магазинах сети «Симфония вкуса».

– Ангелиночка, поделитесь с радиослушателями секретом ваших огурцов! – лукаво попросил Лобасов.

– Я смородиновых листочков в кадку подкладываю – для крепости! – простодушно сообщила вязниковская умелица.

– Ну, а теперь вернемся к поэзии!

…Завернув деньги, вырученные с огурчиков, в носовой платок и спрятав на груди, провинциалочка решила прогуляться, чтобы купить детям гостинцы, а себе – обновки. Светило солнце, вокруг бурлила столица, жизнь налаживалась. А ведь еще недавно селяне, вообразите, не могли сами предложить свою продукцию на рынках. Грубые и готовые к немедленному насилию мигранты из бывших республик Советского Союза за бесценок скупали у них дары земли, чтобы потом перепродать втридорога. Мало того, лживо обещая увеличить оптовую цену, они грубо домогались наших среднерусских женщин, не всегда, увы, встречая отпор. Вероятно, этими скорбными аллюзиями и навеяно одно из самых знаменитых стихотворений Ангелины Грешко, взорвавшее Интернет и попавшее даже на сайт премьера. Стихи настолько потрясли главу правительства, что он записал в «Твиттере»: «Надо помнить: земледельцы – тоже люди!» Прочтите, прочтите, Геля, извергните эти строки, бросившие вызов не только рыночному беспределу, но и нравственной амбивалентности постмодерна!

И Грешко извергла:

– Какой имплицитный императив! Какой карнавальный сарказм! – взвизгнул Лобасов. – Какой плевок в лицо политкорректности этому симулякру Прометеева огня! Как тонко, как звонко! Но вернемся к судьбе нашей героини. Вот она, окрыленная первым розничным успехом, идет по городу и вдруг видит афишу: сегодня в Гуманитарной библиотеке МГУ открыта «Свободная трибуна поэта». То есть любой сочиняющий может зайти и прочесть на публике свои стихи. Глянув на часы, Ангелина решила рискнуть. Когда, запыхавшись, Грешко бежала по ступенькам, словно восходя к алтарю поэзии, она думала лишь о том, как бы не опоздать на автобус, отъезжающий вечером в Вязники от метро «Новые Черемушки». Войдя в зал, наша учительница увидела там множество народу, смутилась, спряталась в дальний уголок и, затаив дыхание, стала внимать. Вел стихотворный марафон знаменитый концептуалист Кибир Тимуров, который смотрел на собравшихся поэтов с улыбкой усталого энтомолога. К микрофону, повинуясь мановению его мизинца, выходили юноши и старики, школьники и пенсионеры, девчушки и почтенные матроны, военные и гражданские. Грешко внимательно слушала, и ей казалось, что все стихи одинаковые.

– Об этом, Ангелина, вы очень точно сказали в одном из ваших первых интервью. Давайте послушаем…

Раздался щелчок, и в эфире возник разговор, записанный в каком-то шумном месте.

– Как вы относитесь к современной поэзии? – спросил влажный мужской голос.

– Ой, даже и не знаю, как сказать… Ну, вот у нас в школе, в Вязниках, когда детишки подхватят кишечную палочку, то все бегают и бегают… не знаю, как это сказать…

– Вы считаете, современная русская поэзия подхватила палочку Бродского?

– А кто это?

– Гениально! Какой удар по амбициям нонселекции! – засмеялся Сэм Лобасов. – Но продолжим. И вот наша вязниковская Ахматова сидела, слушала, недоумевала. Наконец все желавшие выступили. Великий модератор Кибир Тимуров обвел внимательным взглядом зал и спросил с облегчением:

– Это все?