12 невест миллионера - Елена Логунова

С особенным сожалением я вспомнила оставленную на острове сумку – в ней было и зарядное устройство для телефона… Спросить, что ли, у Николая зарядку для «Самсунга»? Или не травмировать доброго человека таким стремительным подъемом бабули из бездн отчаяния?

Солнце поднималось все выше. Я перебралась в тень. После полудня добрый человек накормил меня нехитрым обедом, потом принес удобный шезлонг, и я продремала в нем до ужина.

Сам Николай не спал и время от времени, проходя мимо меня, с вопросительной интонацией ронял названия островов и городов. Очевидно, прикидывал, куда направляется «Медуза».

Уже в сумерках Николай обрел уверенность в том, что пункт назначения яхты – Салоники. Он повторил называние крупнейшего греческого порта несколько раз, при этом то убежденно кивая, то пожимая плечами. Я расшифровала эту пантомиму примерно так: «Медуза» идет в Салоники, но какого черта?» Я плохо помнила карту, но мне тоже было ясно, что это долгий путь, который затянется на весь день и добрую половину ночи.

Недоумение Николая можно было понять. Если те, за кем мы следуем, хотят попасть на материк, они могли это сделать быстрее и проще: совершив полуторачасовой переход морем на Крит, а оттуда продолжив путешествие на самолете. Я бы, признаться, поступила именно так. Романтика романтикой, но комфорт и скорость для меня в приоритете!

Вечером Николай предложил мне спуститься в каюту, но я решительно покачала головой: нет, мол, мы – добросовестно скорбящие старушки – люди не мягкотелые, чуждые сибаритства и стремящиеся к гордому одиночеству. Тогда мне дали теплый плед и оставили в покое.

– А почему я? Почему, чуть что, сразу я?! – заволновался Бак. – Пусть его Зак убивает!

– Опять Зак, все Зак! – заворчал коренастый кривоногий парень, похожий на рыжую гориллу.

У него были небольшие, глубоко посаженные глазки, приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями и толстые губы. На низкий лоб в ступеньках ранних морщин изящным мысом спускались короткие густые волосы. Ближе к затылку они превращались в курчавую шерсть, которая густыми потоками стекала на плечи, грудь и спину и далее широко и свободно разливалась по всему телу.

– Нам платят одинаково! – напомнил Бак.

Он выглядел как брат-близнец гориллообразного Зака, только был не рыжим, а черным. Капитана «Медузы» это страшно забавляло. Он даже иногда называл свое судно плавучим цирком.

– А я не нанимался кого-то убивать! – заявил Зак.

– Ах, вот в чем дело!

Человек с физиономией и характером бультерьера, с неоправданной претензией названный любящими родителями красивым именем Лайонел, брезгливо поморщился и вытащил из кармана бумажник.

Бак и Зак застыли в одинаковых позах у двери кают-компании, как два декоративных чучела.

– Теперь вы наняты. – Лайонел припечатал к столешнице несколько крупных купюр и встал. – Мне безразлично, кто из вас это сделает, но предупреждаю: если ночью милый юноша не упадет случайно за борт, на рассвете к рыбам отправитесь вы оба. Дискуссия закрыта, и я прощаюсь с вами до утра.

Он холодно улыбнулся и вышел из каюты.

Бак и Зак переглянулись.

С порога не видно было, сколько денег лежит на столе, и они одновременно отклеились от стены.

– Бросим жребий? – спросил рыжий Зак, поглазев на купюры.

– Или в картишки? – предложил черный Бак.

Идея поделить и работу, и деньги по-братски, на двоих, ни одного из них не посетила.

В примыкавшем к кают-компании санузле молодой человек голливудской внешности отклеил от переборки пустой стакан для виски, слез с толчка, спустил воду в незадействованном по прямому назначению унитазе, вымыл руки под краном, до половины наполнил стакан водой и вывалился из клозета, талантливо изображая вдребезги пьяного типа.

Пассажиры вразнобой гуляли на палубе.

– Что ты пьешь, Мик, милый? – кокетливо надул подкрашенные губы маэстро Ля Бин.

Стилист потягивал розовый, в тон майке, коктейль из треугольной рюмки с засахаренным краем. Кристаллы сахара красиво гармонировали со стразами на его трикотажной груди.

– Водку, к-конечно! – браво козырнул милый Мик и одним глотком опустошил свой стакан.

– Осторожнее с крепкими напитками, юноша! – отеческим тоном посоветовал ему Лайонел. – Вас уже качает, и это может быть опасно.

– Я всегда очень, очень, ОЧЕНЬ осторожен! – с пьяной самоуверенностью изрек пошатывавшийся Мик. – И тоже могу быть чертовски опасен!

Он горделиво икнул, и в то, что все, сказанное им, – чистейшая правда, никто не поверил.

Ближе к полуночи народное гулянье затихло, пассажиры разбрелись по каютам и легли спать. Только маэстро Ля Бин, растревоженный видом нетрезвого веселого фотографа, маялся бессонницей.

Пошатывавшийся Мик в расстегнутой рубашке выглядел соблазнительно и доступно. Впечатлительный маэстро так разволновался, что стащил у уснувшей помощницы сигаретку с ментолом и нервно выкурил ее в укромном темном закутке между бортом и палубным тентом.

Место, выбранное случайно, оказалось идеальным укрытием. Самого Жюля полотняная стена скрывала полностью, зато он не только слышал, но и видел, что происходит на палубе, так как белая стена тента в сочетании с яркой лампой уподобилась экрану.

Ля Бина, который был большим ценителем искусства во всех его проявлениях, случайное представление в театре теней захватило настолько, что он оставался в своей ложе и тогда, когда выкуренная сигаретка превратилась в смутное воспоминание.

Режиссировала шоу сама судьба, так что разрозненные поначалу акты постепенно выстроились в интригующий сюжет.

В первом действии на экране возникла картинка в стиле детской развивающей задачки: «Найди три отличия».

Две длиннорукие сутулые фигуры, симметрично расположенные относительно воображаемой вертикальной оси, некоторое время пребывали в неподвижности. При этом до зрителя доносились приглушенные голоса, горячо обсуждавшие сравнительные достоинства настольных игр. «В карты!», «Нет, в кости!», «В домино!» и «Давай жребий тянуть!» – услышал Ля Бин.

После непродолжительной дискуссии – как разрешить неведомый спор? – постановили сделать это на пальцах, после чего, собственно, и началась игра в «Найди отличия»: фигуры трясли руками и складывали из пальцев символические фигуры. Наконец, с торжествующим возгласом «Ага! Нож бумагу режет, деньги мои!» одна из фигур грубо вытолкнула другую из кадра, вскинула руку в победном жесте и удалилась в противоположную сторону.

Экран очистился.

Ля Бин устроился поудобнее.

Прошло несколько минут, и по экрану справа налево прокралась сутулая тень, сжимая в руке клиновидный предмет. Жюль подумал, что это, наверное, и есть упоминавшийся ранее нож. Хотя он никогда прежде не наблюдал, чтобы кто-кто направлялся резать бумагу с таким зловещим видом.