Воскресение и Жизнь - Ивон Ду Амарал Перейра

Я поспешно оделся, взволнованный, и вышел, чтобы искупаться в ручье, потрясенный происходящим. Моим первым порывом было найти слугу, чтобы расспросить его о случившемся. Но я сдержался, опасаясь показаться смешным и быть принятым за суеверного труса, который пугается одиночества в доме, считающемся населенным призраками. Однако, спустившись и выйдя через боковую дверь, которая вела к кратчайшему пути к ручью, я больше ничего не слышал. Музыка прекратилась, и двадцать минут спустя я убедил себя, что не слышал никакой музыки, и все это было лишь приятным весенним сном…

День прошел без каких-либо других происшествий. Я долгое время провел в библиотеке, где обнаружил важные труды по оккультизму, индийскому факирству, магии, магнетизму и наставления о возможности общения человека с душами умерших, их видения, разговора с ними и понимания их. Хотя чтение было увлекательным, оно меня шокировало, поскольку я никогда прежде не обращался к подобным сочинениям на столь деликатные темы. Кроме того, меня угнетало то, что я находился здесь уже четыре дня, не слыша ни звука собственного голоса, ни голоса другого человека. Взяв том Нового Завета — чтение, которое более всего привлекало меня с момента прибытия в монастырь благодаря утешению и надежде, которые оно дарило, — я направился в вестибюль, где сел на мраморную скамью и начал читать вслух Нагорную проповедь, наслаждаясь ароматом роз и лилий, сосен и сирени, освеженных вчерашним дождем.

Однако через несколько минут меня охватило ощущение, будто я окружен внимательными слушателями, которые расселись на ступенях лестницы у моих ног, на газонах и ближайших скамейках. Поскольку это необычное чувство никак не повлияло на мое превосходное настроение, я продолжил медленно читать, переходя к описанию притч, исцелений слепых, парализованных, прокаженных.

Хотя мой взгляд был опущен на страницы книги, я замечал, что число слушателей увеличивается, что внимательные взгляды устремлены на меня, жаждущие слов, слетающих с моих губ, и что в этих взглядах сияли надежды, желание, чтобы пленительный образ Назарянина был представлен им глубже и яснее через его собственные деяния для страждущих. Тогда я листал книгу, искал отрывки, где слово Господне было более убедительным и красноречивым, и декламировал стихи, сам воодушевляясь величественными учениями, которые постигал, однако не давая себе истинного объяснения происходящего, не обращая должного внимания на удивительное и прекрасное явление, которое происходило, оставаясь как бы в стороне от этого факта, хотя и осознавая его через функции сознания, находясь в промежуточном состоянии (частичном трансе), во время которого человек может жить, воспринимая события обоих миров, в которых он в действительности существует — земного и духовного.

Внезапно в более отдаленной сиреневой аллее послышались звуки флейты. Я машинально поднял глаза, уверенный, что кто-то вполне материальный демонстрирует там свои артистические наклонности… и действительно заметил в полумраке деревьев мужской силуэт лет 35–40, красивый, со смуглой кожей и тончайшими руками, чьи мягкие очертания я мог различить, несмотря на расстояние. Он играл на флейте и медленно шагал по сиреневой аллее. Одет он был в шелковую тунику цвета зеленой листвы, которая спускалась почти до колен, застегнутая с левой стороны от высокого воротника до подола, окаймленная красно-желтой тесьмой и перехваченная в талии поясом с золотой пряжкой. Рукава были широкими и присборенными на запястьях, украшенными той же красно-желтой тесьмой. Светлые штаны в восточном стиле, то есть свободные, по-видимому, из шерстяной ткани; и изящные низкие сапоги, как для верховой езды. На голове белый берет, напоминающий индийский тюрбан, что придавало фигуре явственный восточный облик. Бороды у него не было, хотя виднелись тонкие усы, слегка опущенные к уголкам рта, столь характерные для русских азиатов.

Заметив эти детали с первого взгляда, я решил, что это реальный человек. Я встал, пытаясь приблизиться к нему, но стоило мне подойти ближе, как он перемещался в параллельную аллею. Когда я снова продвигался вперед, он возвращался через клумбы к вестибюлю, все время играя на своей флейте с опущенными глазами. Тогда я понял, что происходит что-то необычное. Взволнованный, я решил найти слугу, чтобы расспросить его об этом. После некоторых поисков я обнаружил его крепко спящим и храпящим на мраморной скамье под розовой беседкой. Поскольку я уже не видел молодого флейтиста и не слышал его мелодии, я предпочел не будить слугу, чтобы не выглядеть смешным, заставляя его думать, что я напуган тем, что остался один в доме, окруженном легендами и преданиями.

Между тем наступал вечер, и я, после скромной трапезы, проведенной в полумраке столовой наедине со своими размышлениями, направился в библиотеку, намереваясь читать трактаты об оккультизме и явлениях душ из другого мира, чтобы найти удовлетворительные объяснения тому, что происходило вокруг меня. Я сел в удобное кресло у камина, который сам разжег, насладился чашкой чая, который приготовил заранее, и погрузился в чтение старинной книги о египетских учениях, о явлениях душ умерших и их сверхъестественном общении с людьми. Мне не удалось закончить даже первую страницу. Мощный и непреодолимый сон отяготил мои веки, и я начал клевать носом, готовый заснуть, в то время как книга выскальзывала из рук, а очаровательная мелодия флейты теперь звучала позади меня, словно флейтист находился со мной в библиотеке, беззвучно ходя по коврам, намереваясь еще раз почтить меня своим присутствием.

"Не в силах более сопротивляться сну, я позволил своей голове естественным образом откинуться на спинку кресла и погрузился в глубокий сон — странный сон, который скорее можно было бы назвать подобием смерти."

VI

Тема, которую я собираюсь развить сейчас, является сугубо спиритической, и я развиваю её, конечно, не для последователей этой важной науки, а для непосвященных и скептиков, желающих найти что-то лучшее, чем их религиозные суеверия или материалистический скептицизм, а также для простых людей доброй воли, с которыми у меня давние обязательства. Это вступление лучше бы подошло как приложение к настоящей главе. Однако, желая, чтобы читатель ознакомился с ним до начала чтения, я помещаю его в вынужденное место, хотя и признаю диссонанс, который такое расположение внесёт в общую гармонию.

Итак, я буду говорить о типично спиритических предметах, об откровениях и уроках, уже установленных и распространённых кодексами Спиритизма, в частности, ссылаясь на сенсационное открытие исследователями и учёными-спиритуалистами существования так называемого периспирита в человеческой природе.

Изучение периспирита, этого "астрального тела", всегда более или менее указанного мудростью древних философов и учителей тайных доктрин, культивируемых в академиях таких народов, как египтяне, индийцы, греки, халдеи и вавилоняне, и популяризированного в современную эпоху Спиритическим Откровением, является одним из