Таинственный доктор - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Женщины громкими криками требовали у членов совета, чтобы те пощадили их и не обрекали город на разрушение, а имущество жителей — на разграбление.
Депутации из разных районов города являлись к членам совета и умоляли их согласиться на условия, предложенные в листовке прусского короля, неведомо как попавшей накануне в Верден.
Внезапно до слуха горожан донесся звук трубы парламентера.
После короткого обсуждения члены совета подавляющим большинством (десять против двух) решились принять его.
Парламентер, с завязанными глазами введенный в город, предстал перед советом и осведомился, не изменила ли ночная бомбардировка намерений осажденных.
Выслушав вопрос, защитники Вердена, так и не развязав парламентеру глаза, вывели его из залы заседания.
Вначале слово взял Борепер; он был немногословен:
— Я поклялся, что враг войдет в Верден только через мой труп, и сдержу слово.
Затем все взоры обратились к Жаку Мере: горожане знали, что он прибыл в Верден со специальной миссией.
— Граждане, — сказал Жак, — вы знаете, что Верден — ключ от Франции. Отважный полковник де Борепер только что объяснил вам, как намеревается поступить он. Вы знаете, что я сегодня пошел под вражеские пули, хотя вполне мог бы этого не делать, но теперь, после того как я рискнул жизнью ради вас, я, кажется, заслужил право сказать вам прямо, чего ждет от вас Франция.
Франция ждет от вас великого самоотвержения; продержитесь неделю — этого времени парижанам хватит на то, чтобы подготовиться к обороне; подвигом своим вы спасете отечество и сможете по праву написать под гербом своего города: «Вердену от благодарной Франции».
Защитите ваш город. Я готов подвергаться тем же опасностям, что и вы, и, если потребуется, погибну вместе с вами.
Речи Борепера и Мере подействовали на совет, и он решил попросить двадцать четыре часа отсрочки, прежде чем дать окончательный ответ на предложение его величества Фридриха Вильгельма.
Парламентера вновь ввели в залу и передали ему ответ верденцев.
— Господа, — возразил пруссак, — я пришел, чтобы услышать от вас «да» или «нет»; другого ответа мне не нужно; его величество король прусский не хочет ждать.
— Другого ответа у нас нет, — воскликнул Борепер, — если он не хочет ждать, пусть действует!
— В таком случае, господа, — предупредил парламентер, — приготовьтесь к штурму.
— А вы, сударь, — вскричал Борепер, — передайте вашему повелителю, что, если натиск осаждающих окажется слишком силен, мы сумеем распорядиться нашими пороховыми складами так, чтоб победители нашли себе последний приют в том самом месте, где они одержали победу!
Этот гордый ответ принес свои плоды. Верденцы получили двадцатичетырехчасовую передышку.
Зная, что в подобных обстоятельствах часы стоят дней, Жак Мере надеялся и дальше тянуть время с помощью бесконечных переговоров.
Однако чиновники и судейские прислали в совет обороны депутацию из двадцати трех человек с петицией, гласившей, что для спасения города необходимо безотлагательно принять предложения, сделанные герцогом Брауншвейгским от имени короля Пруссии, ибо в этом случае гарнизон Вердена получит право сражаться на стороне Франции, меж тем как разгром города никакой пользы отечеству не принесет.
Волею случая в тот момент, когда послание это читали вслух, рядом оказался Марсо. Он поднялся и сказал:
— Что касается меня, то от имени армии, от имени батальона, от своего собственного имени я прошу, чтобы город использовал те восемнадцать часов передышки, которые у него еще остались, на подготовку к обороне и сопротивлению войскам коалиции.
Однако не успел Марсо договорить, как с улицы донеслись жалобы, стоны и рыдания: под окнами собрались дети, женщины и старики, явившиеся к ратуше, дабы мольбами и слезами поддержать тех членов совета обороны, что втайне лелеяли мысль о капитуляции; казалось, все эти горожане услышали слова Марсо и спешили выразить свое несогласие с ними.
Очень скоро точка зрения сторонников капитуляции возобладала и члены совета разошлись, или, точнее, решили разойтись, с тем чтобы назавтра приняться за сочинение бумаги о сдаче города.
Жак Мере не сводил глаз с Борепера; тот, слегка побледнев, произнес:
— Простите, господа, верно ли я понял, что в ваших умах — не говорю, в ваших сердцах — сложилось решение сдать город, невзирая на мольбы всей Франции, которая, как мы знаем, ждет от Вердена самоотверженной обороны?
— Мы убеждены, что оборона невозможна, — в один голос ответили члены совета.
— А если я иного мнения, если я отказываюсь сдавать город? — настаивал Борепер.
— Тогда мы сами откроем ворота Вердена прусскому королю и положимся на его великодушие.
Борепер бросил на членов совета взгляд, исполненный презрения.
— Ну что ж, господа, — сказал он, — я поклялся, что умру, но не сдамся врагу; если вы не печетесь о своем честном имени, — живите, а я должен сдержать клятву. Вот мое последнее слово. Я умираю свободным. Гражданин Жак Мере, призываю тебя в свидетели.
И, вытащив из кармана пистолет, Борепер мгновенно, не дав никому опомниться, выстрелил себе в висок.
Жак Мере подхватил тело этого мученика чести.
Назавтра, в тот час, когда юные верденские девы в белых покрывалах усыпали цветами дорогу, по которой должен был проехать в ратушу прусский король, и с корзинками, полными сладостей, поджидали победителей у открытых нарочно для них Тьонвильских ворот, верденский гарнизон с воинскими почестями покидал город через ворота Сент-Мену; перед войском ехал запряженный черными конями фургон, в котором покоилось обернутое трехцветным знаменем тело Борепера.
Солдаты не захотели хоронить героя в земле, захваченной пруссаками. Батальон департамента Эр-и-Луар замыкал процессию; последним ехал его командир — Марсо.
Прусский авангард проследовал вместе с французской армией до Ливри-ла-Перш, заодно произведя разведку в окрестностях Клермона.
Наконец пруссаки остановились.
Тут-то Марсо, привстав на стременах, бросил им от имени Франции грозные слова:
— До встречи на равнинах Шампани!
Если мы так подробно остановились на осаде Вердена и героической смерти Борепера, то лишь оттого, что, на наш взгляд, ни один историк не понял, какую роль сыграло взятие Вердена в истории Революции, и не отнесся к гибели Борепера с тем благоговением, с каким историк, этот великий жрец грядущего, обязан к ней отнестись.
Сам я заметил этот удивительный пробел при следующих обстоятельствах. Еще в эпоху Реставрации меня возмущали поэтические восхваления так
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!