Магония - Мария Хэдли

Он выглядит очень серьезным.

– Да, – отвечает он. Затем он приподнимает мой подбородок и заглядывает мне в лицо. У него длинные ресницы и очень, очень темные глаза. Он придвигается ближе, и я едва сдерживаю смех, потому что все это очень глупо и нелепо.

(В последний раз, когда лицо парня находилось так близко от моего, я – я не хочу об этом думать. Нет. Я не буду об этом думать.)

– Вот так, – говорит Дай и вдыхает тихую ноту мне в рот.

Помешкав, я отвечаю ему слегка дрожащим голосом. Кануров с нами нет, мы просто репетируем.

Но у нас и без них неплохо получается. Я пою магонское слово «вверх». Дай дополняет его низкой нотой со значением «выше».

Кровь стучит у меня в висках. Почти в такт ей бьется сонная артерия на шее у Дая.

Он поет громче, и я тоже. Мы вместе поем все громче и громче, и я замечаю, что моя рука лежит у него на груди, на сердце, рядом с дверцей для Свилкен.

Я отдергиваю руку, как будто прикоснулась к раскаленному железу.

По-моему, у меня на щеках выступает румянец. Любопытно, как выглядит румянец на коже магонцев? Улыбнувшись, Дай едва слышно выводит новую ноту, а затем легонько постукивает по моей груди. Дверца распахивается, и, пока я пытаюсь оправиться от смущения, вызванного столь интимным жестом, ко мне в легкое залетает Милект.

Я осторожно стучу по его груди, и в ней тоже отворяется дверца. Свилкен соскальзывает с жердочки и залетает в нее.

Ему вдруг тоже становится страшно неловко.

– Мы команда, – говорит он. – У Заль есть план. Если потерпим неудачу, будут серьезные последствия.

– Мне бы не помешало с этим планом ознакомиться, – говорю я. – Если ты собирался когда-нибудь ввести меня в курс дела, можешь сделать это сейчас.

– В младенчестве ты подняла в небо целую реку, а потом заморозила ее и сбросила вниз. Об этом случае ходят легенды. Вот только делать так нельзя, это против магонских законов. Твоя маленькая выходка привлекла внимание утопленников, а затем и Маганветара, ведь если ты способна на такое, чего еще от тебя можно ждать?

Палуба качается у нас под ногами. Я поднимаю голову и вижу Джик: она сидит на тросе для крепления парусов. На ее лице читается любопытство, смешанное с недоверием.

Поймав на себе мой взгляд, она отворачивается.

Дай испытующе смотрит на меня, а затем касается рукой кончиков моих пальцев.

– Сейчас я сотворю облако, – говорит он. – А потом мы создадим каплю дождя.

Он издает высокий, пронзительный звук, от которого хочется зажать ладонями уши, и над нашими головами образуется маленькое облачко. Свилкен начинает ему подпевать, и в холодном воздухе появляется дождинка, а за ней – еще одна и еще. Я дую на них, как будто задуваю…

Я мгновенно переношусь в прошлое: кухня, свеча, шоколадные эклеры.

– Какое желание мне загадать? – слышу я свои слова, но Дай смотрит на меня с непониманием.

Ветер, сорвавшийся с моих губ, еще не утих. Не дожидаясь указаний Дая, я превращаю каждую каплю в ледяной кристалл с маленькой радугой внутри.

– Этому надо учиться, – говорит он, нахмурившись. – Эти песни поют с начала времен. Нельзя просто взять и придумать новые.

Милект с ним полностью согласен.

Послушание, поют Милект и Свилкен, чувство долга.

Сделав глубокий вдох, я беру Дая за свободную руку, и мы начинаем петь вчетвером.

Наши голоса сливаются в один, и небо загорается ярким пламенем. Я дрожу всем телом. Дай смотрит мне в глаза. Наша мелодия нежна, но где-то в глубине она тверже стали.

Сейчас что-то произойдет. Наши голоса переплетаются, и, схватившись за руки, мы словно удерживаем друг друга на месте.

У меня на глазах разматывается и тянется вверх уложенный кольцами канат, расшатываются доски, которыми обшит корабль, поднимаются в воздух ростры, стоящие на палубе, – не взлетают, а поднимаются, повинуясь нашей песне.

Я ощущаю, как что-то отделяется от общей массы далеко внизу. Выглянув за борт, я вижу, что к нам приближается морская волна, такая огромная, что не видно краев.

Приникнув ко мне, Дай наполняет звуком мои легкие, и я делаю то же самое. Каждая клеточка моего тела поет. Эта переливчатая песня возвышает нас, но в ней скрывается угроза. За взлетом неизбежно последует падение.

Дай тоже это чувствует. Когда я понимаю, что мы создали цунами, я отстраняюсь от него, тяжело дыша.

– Хватит! – говорю я, хотя мне совсем не хочется останавливаться. Если это и есть пение, то я хочу петь вечно. Но это невозможно. Дай, похоже, так же изнурен, как и я.

– Ого, – говорит он. Никогда прежде мне не доводилось видеть на его лице удивление. – Ого. – Его слегка заносит в сторону.

Волна с глухим звуком падает в океан. Я постепенно прихожу в себя и начинаю осмысливать все, что сейчас произошло.

Цунами – разрушительная сила. Я только что создала огромную волну из ничего, из воздуха, из выдоха.

Все говорили мне о моих способностях. О моей силе. Теперь я знаю, на что способна. И на что мы способны.

Мне страшно.

Мне радостно.

Дай робко улыбается, и я стараюсь ответить на его улыбку.

– Я вернулась, – говорит Аза, стоя на крыльце моего дома. – Я вернулась домой.

Я держал ее за руку, пока мы ехали в больницу.

Я держал ее за руку, пока она умирала.

Я держал ее за руку, пока мне не сказали, что больше держать нельзя.

Я читал отчет о вскрытии.

О вскрытии трупа. ЕЕ трупа.

Похоже, у меня начинается истерика.

Я теряю сознание? Задыхаюсь? Кричу?

– На что ты уставился? – спрашивает она своим фирменным тоном, прерывая мои спутанные мысли.

Это мираж. Я бреду по пескам Сахары, еле передвигая ноги. Я умирающий, который смотрит на отражение света, – но этого не может быть, потому что свет только что звонил и стучал в мою дверь. Свет прямо сейчас разглядывает меня, поджав губы.

– Аза, – говорю я. Это все, что я могу из себя выдавить.

– Джейсон Кервин, – говорит она. – Я тоже рада тебя видеть.

Она протягивает ко мне руки – кожа у нее не синяя.

Она собирается…

Я не…

Она быстро прижимает губы к моему рту – явно не покойница и не привидение, проносится у меня в мыслях – и, прежде чем я успеваю опомниться, отстраняется.

Возможно, я сейчас повалюсь на пол или убегу куда-нибудь подальше отсюда.