Книга Короткого Солнца - Джин Вулф

— Помоги моей дочери забраться в твою лодку.

Я сделал, как она велела, хотя Саргасс и не нуждалась в моей помощи.

— Приготовь эту рыбу так, как ты приготовил бы ее для себя. Когда рыба будет готова, отдай ей.

Я сказал:

— Да, великая богиня.

Богиня (ибо я был тогда и вполне уверен сейчас, что она была одним из Исчезнувших богов Синей) сказала, использовав имя Саргасс:

— Ты должна идти к своему народу. Твое время со мной закончилось.

Саргасс покорно кивнула.

— Не возвращайся. Ради себя самой я бы хотела, чтобы ты осталась. Ради тебя я говорю тебе идти.

— Я понимаю, Мать.

— Этот человек может причинить тебе боль.

Я поклялся, что ничего подобного не сделаю.

— Если он это сделает, ты должна будешь это вытерпеть — так поступают женщины. Если ты причинишь ему боль, он должен будет это вытерпеть. — Потом богиня заговорила со мной: — Не позволяй ей есть сырое мясо или ловить рыбу руками. Не позволяй ей делать то, чего не делают ваши женщины.

Я пообещал, что не буду.

— Защищай ее от своего зверя, как ты защищал бы одну из своих женщин.

Ее прощальные слова были адресованы Саргасс:

— Для тебя я перестала существовать. Вы с ним наедине.

И она скользнула под волну, быстрее, чем она поднялась. На мгновение я увидел сквозь воду — или подумал, что увидел, — что-то огромное и темное, на чем она стояла.

Через некоторое время, когда я пришел в себя, Саргасс спросила:

— Ты собираешься причинить мне боль?

— Нет, — ответил я. — Я никогда не причиню тебе боль. — Я солгал, хотя и говорил от всего сердца. Пока я говорил, Бэбби громко проворчал что-то со своего места на носу; я уверен, что он поклялся так же, как и я, но это ее испугало.

Я присел на корточки и скатал полоску сырой рыбы, обвалял ее в маслянистой кукурузной муке, положил на сковороду и стал держать сковородку над огнем.

— Бэбби не причинит тебе вреда, — сказал я. — Следующий кусок я приготовлю ему, а потом приготовлю еще один для себя, чтобы мы могли поесть все вместе.

Он уже сошел с фордека и приближался к огню.

— Бэбби, ты не должен обижать... — я попытался произнести имя, которое использовала богиня, и молодая женщина, носившая его, нервно рассмеялась.

— Я не могу его произнести, — сказал я ей. — Я буду называть тебя Саргасс, хорошо?

Она кивнула.

— Это Бэбби. Он очень храбрый маленький хуз, и он защитит тебя в любое время, когда тебе это понадобится. Как и я. Меня зовут Рог. — Она снова кивнула.

Вспомнив о серебряных украшениях, которыми меня снабдил Кабачок, я сказал:

— Тебе, наверное, нравятся кольца и ожерелья. У меня есть несколько, хотя они не такие красивые, как твои. Хочешь посмотреть на них? Ты можешь выбрать любое, которое тебе понравится.

— Нет, — ответила она. — Ты можешь.

— Они мне нравятся? — Я подбросил в воздух филе и поймал его сковородкой.

Она снова рассмеялась:

— Я знаю, что тебе они нравятся. Мать так говорит, и она дала мне это, чтобы я тебе понравилась. — Она сняла ожерелье и предложила его мне, но я заверил ее, что она мне нравится больше, чем ее украшения. В конце концов мы положили ее золото в шкатулку с моим серебром, а ей я дал богато украшенный гребень. Я смастерил для нее что-то вроде юбки, завернув ее в лоскут старой парусины, который я закрепил серебряной булавкой.

В тот вечер, когда мы смотрели, как поднимается тонкий столб темного дыма, и восхищались тем, как пляшут в воздухе искры от наших зеленых дров, она положила голову Бэбби себе на колени, чего я никогда бы не сделал. Когда ее левая рука погладила его, я заметил засохшую кровь среди складок кожи на обрубке, который был ее правой рукой, и понял, почему она так боялась Бэбби и чья кровь запятнала палубу на носу.

— Это не ты пела для нас, — сказал я ей. — Это была богиня. Сначала я подумал, что это, должно быть, ты, но теперь я слышал, как она говорила, и это был ее голос.

— Чтобы заставить тебя полюбить меня.

— Я понимаю. Как и золото. Она хотела найти тебе новый дом. Матери, они всегда такие.

Саргасс покачала головой, но я был уверен, что в принципе был прав.

Так было, я полагаю, и в том случае, который описали мне послы из Скани. Женщина, погибшая, когда их посадочный аппарат покинул Виток, была родной матерью невесты. Та бедная женщина, которая называла себя матерью невесты, удочерила ее или, по крайней мере, считала, что удочерила, а когда невеста подросла, нашла ей новый дом в особняке богатого и влиятельного человека. Каждая из них говорила то, что считала правдой, и для разрешения возникшего между ними конфликта необходимо было определить, в какой степени произошло настоящее удочерение. Была ли предпринята какая-либо попытка официально оформить удочерение? Считают ли родные дети бедной женщины (если они у нее есть) невесту своей сестрой? Всегда ли бедная женщина называла ее своей дочерью? И так далее.

Положение Саргасс отличалось тем, что она считала морскую богиню своей матерью — гораздо больше, я бы предположил, чем богиня считала Саргасс своей дочкой. Приняв золото, я принял Саргасс — это было ее приданое. Песня богини, однако, была не платой, а чем-то вроде заклинания (я использую это слово в очень широком смысле), чтобы смягчить наши сердца и обеспечить Саргасс более дружественный прием в следующий раз.

Сработало ли это? Полагаю, что я бы приветствовал Саргасс и без нее, или нет? Я сознавал, что в каком-то смысле предаю Крапиву, но что мне оставалось делать? Оставить искалеченную и лишенную друзей молодую женщину одну посреди моря?

В ту ночь она была напугана и испытывала боль, потеряв руку. Я обнял ее, и мы проспали несколько часов — мои руки вокруг ее талии, ее спина прижата к моей груди.



 

Слишком часто я просто бросал взгляд на последний лист перед тем, как начать писать, и начинал свой рассказ, как мне казалось, с того места, где оставил его накануне. Или, как это иногда случалось, неделю назад. Сегодня я прочитал все, что уже написал о Саргасс, становясь все более и более несчастным по мере того, как осознавал собственную неудачу. Я собираюсь начать все сначала.

Саргасс, как я уже сказал, ждала нас на баркасе. Когда я был мальчишкой в Вайроне и слушал рассказ Синель о том, как она нагишом бродила по туннелям, я страстно желал увидеть ее голой. Она была, как я пытался объяснить в книге, которую мы написали вместе с Крапивой, крупной и мускулистой женщиной с широкими плечами, резко очерченной талией, широкими округлыми бедрами и большой грудью. В то время я никогда не видел обнаженной женщины, даже Крапивы, хотя я иногда гладил груди Крапивы.