Стану твоим Безумием - Екатерина Белая

Нет… Ему сейчас никак нельзя подыхать.

Мрази доберутся до Николь, а он должен быть рядом. Чтобы защитить… Чтобы уберечь…

Сфокусировал поплывший взгляд на затылке Стаса.

— Варламову позвони, — произнёс, начиная чувствовать холод в конечностях. — Мне надо, чтобы он увёз её и спрятал. Сегодня же. Сейчас.

Поморщился, меняя положение тела.

— Не отвечает, — сообщил брат, выругавшись.

— Ещё набирай! — зарычал требовательно и тут же осекся, замечая, как перед глазами начинают бегать черные точки.

Твою мать!

— Держись, братка! — Стас уже не скрывал волнения. — Только не отключайся! Уже подъезжаем. Говори со мной!

Павел хотел ответить, но не смог издать даже звука. Рот словно ватой набили. Язык не слушается. Веки налились тяжестью, вызывая соблазн опустить их.

— Говори со мной, сраный ты придурок! — услышал злобный крик брата, полный отчаяния. — Слышишь! Пашка! На меня смотри, говнюк!

В ушах стоял шум. Дыхание стало медленным. А может его вообще не было.

Яхонтов уже не понимал: дышит он или нет.

На краю сознания ощутил, как затормозила машина. Как открылась дверь, и Стас, изрыгая проклятья, вытащил его из салона.

Чертов гул в ушах бесил до зубного скрежета. Сознание путалось.

Он начал забывать о чем-то важном.

В башке сраная пустота. Туман.

Павел уже видел такой туман. Во сне.

Во сне, где рядом была она…

Николь!

На мгновение пришёл в себя, распахнув веки и видя склонившегося над собой брата.

С ходу оценил ситуацию.

Коридор. Каталка. Кислородная маска. Толпа медперсонала…

Выбросил руку вперёд, хватая Стаса за затылок, приближая его ещё ближе, безумно глядя в глаза.

— Какого черта ты всё ещё здесь? — прохрипел, выдавливая. — Езжай и проверь её! Сейчас же!

— Паш, — взгляд брата отсвечивал влагой. — Ты херово выглядишь…

— Не сдохну, — грубо оборвал. — Иди!

Дальше провал. Чёрная бездна.

Ни боли, ни слабости. Долбанная, мать её, эйфория.

А потом сны. Бесцветные. Тяжелые. Грязные.

То до ломоты в костях холодно, то до закипания крови жарко.

Какая-то хрень, которой нет объяснения. И которую можно прекратить. Стоит только расслабиться, но нет…

Что-то держит. Что-то заставляет карабкаться сквозь адскую боль.

Девичий образ. Расплывчатый. Еле уловимый, но такой важный.

И он цепляется за этот аморфный образ, пытаясь вырвать свою жизнь из костлявых рук старухи-смерти…

Москва. Две недели спустя…

Темноту небольшого затхлого помещения рассеивал тусклый свет, падающий из узкого окошка под самым потолком.

Здесь было тихо. Только иногда слышались негромкие шорохи в стенах и в полу.

Крысы.

За то время, пока Николь находилась в этом месте, она уже успела привыкнуть к этим мерзким тварям, снующим из угла в угол в поисках пропитания, и почти перестала каждый раз холодеть от ужаса, видя их жирные скользкие хвосты.

Ещё она перестала плакать, кричать и звать на помощь… Перестала кидаться на стены от отчаяния и безысходности.

Перестала считать дни и надеяться на спасение.

Но зато с недавнего времени, начала есть скудную еду, которую ей приносили раз в сутки, и от которой она упорно отказывалась на протяжение первых дней своего заточения.

Пережевывая безвкусную холодную кашу, подавляла в себе отвращение и ела, понимая, что теперь просто не имеет права голодать.

Теперь она отвечает не только за свою жизнь. Но и за жизнь малыша, который рос и развивался внутри неё.

Да. Она беременна.

Поняла это сразу, как только в ожидаемое время не начались критические дни, и низ живота, как обычно, не скрутило спазмами от приближающихся месячных.

А потом пришли первые признаки токсикоза. Тошнота, сонливость, быстрая утомляемость.

Николь умела прислушиваться к своему организму, поэтому сомнений не было. Это беременность.

Когда только поняла это, истерически расхохоталась, а потом рыдала, понимая, что скорее всего этому ребёнку не суждено будет родиться. Ведь сюда её привезли убивать.

Почему только медлят? Вот вопрос.

Сейчас, обняв колени, девушка сидела на грязном драном матрасе и гипнотизировала отсутствующим взглядом серую облезлую стену напротив.

Она научилась абстрагироваться от этого места. Измученный изоляцией и одиночеством мозг с удовольствием уносился в мир иллюзий, где рядом были родные и близкие люди. В этих фантазиях все были счастливы. И в этих фантазиях Павел был жив…

При воспоминании о нем, горло, как всегда сдавило сухим спазмом, а воспалённые глаза наполнились влагой.

Ей так ничего не удалось узнать о нем.

Но всё же надежда на то, что Яхонтов жив, не покидала.

Николь даже не хотела представлять этого сильного, полного энергии мужчину мёртвым.

Нееет… Он не умер. И он придёт за ней рано или поздно. А она расскажет ему про малыша, которого ждёт. И он обрадуется. Стиснет в своих крепких надёжных объятиях и скажет, что теперь всё будет хорошо. И что теперь они больше никогда не расстанутся…

Криво улыбнулась, снова погружаясь в радужные иллюзии и отстранённо пялясь в стену.

— Эй!

Вздрогнула от звука чужого голоса и посмотрела в сторону выхода.

В дверном проёме стоял мужчина в спортивном костюме, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Поднимайся, — приказал с сильнейшим акцентом.

Не сразу поняла, чего от неё хотят. Но потом всё же неуверенно встала на ноги и ожидающе застыла.

— Выходи, — отошёл от проёма, кивком указав на него.

Неуверенно сделала несколько шагов, но потом остановилась, озарённая догадкой.

Её убьют! Прямо сейчас. Стоит лишь выйти за пределы этого помещения…

— Нет, — выдохнула, напрягаясь всем телом. — Не пойду.

— Что ты там лопочешь? — недовольно нахмурился, направляясь к ней. — Быстро пошла.

Схватил ручищей за затылок и потащил к выходу.

Его железная хватка не давала возможности вырваться. Поэтому Николь послушно шагала в нужном направлении, пока они не добрались до лестницы и не вышли в богато обставленную гостиную.

Значит всё это время её держали в подвале дома. Уму не постижимо!