Под крылом доктора Фрейда - Ирина Степановская

В больнице действовал такой порядок. После выдачи определенной суммы от пенсии (всю пенсию сразу на руки больным не выдавали во избежание соблазна истратить ее в первый же день) устанавливали очередность — больные какого отделения в какие дни и часы могут пользоваться магазином. Составляли график, который висел в отделениях. Так можно было поддерживать порядок, избегать в магазине сутолоки и не допускать неприятных историй, связанных с растратой денег.

Из похожих соображений у больных при госпитализации изымали мобильные телефоны, а звонить родным позволяли один раз в день в определенные часы по больничному телефону и под надзором доверенного лица.

Однажды, когда Нинель по загруженности оставила телефон без внимания, одна больная позвонила по номеру общественной приемной, обнаруженному в газете, в которую была завернута курица, принесенная родными. Следующие три месяца Нинель, Альфия, Александр Борисович Преображенов и все вышестоящее начальство оправдывались и отбивались от журналистов. Теперь Нинель боялась оставить телефон без присмотра даже больше, чем забыть на столе коробку с продуктами, которые под видом благотворительной помощи присылало в больницу Московское правительство. После этих продуктов у больных почему-то всегда болели животы. Поэтому благотворительную помощь Нинель не уважала. «Лучше бы геркулесом качественным обеспечивали больницу весь год. Или манкой. А то на Новый год копченую колбасу с мандаринами шлют, а в декабре на завтрак одну перловку давали, потому что манка закончилась!»

В мужском палисаднике во время прогулки опять обсуждали конфликт Молотка и Белоштанника.

Белоштанника звали так потому, что он довольно долго лечился в остром отделении, где на больных специально надевали белые кальсоны и не разрешали пользоваться ни больничными пижамами, ни домашней одеждой. Делалось это для того, чтобы эти больные не могли незамеченными убежать с территории больницы. Со временем состояние больного стабилизировалось, и из острого отделения его перевели к «хроникам» к Бурыкину, где Белоштанник пользовался всеобщим презрением.

Причиной такого отношения была неконтролируемая, страшная булимия. Желание есть было у больного таким сильным, что он не мог удерживать себя и съедал (чрезвычайно быстро) все хоть сколько-нибудь съедобное, что видел. Родные его не навещали, и поэтому голод мучил Белоштанника постоянно. Другие больные за ним следили и не подпускали к общему холодильнику — дорвавшись до продуктов, он не останавливался, пока не сжирал все передачи.

Владимир Михайлович не мог с этим ничего поделать. Он увеличивал дозу лекарства — тогда у Белоштанника сводило судорогой рот так, что он не мог не только есть, но и говорить. Лекарство меняли — проклятый голод возвращался снова. Выписать больного было невозможно, вылечить — тоже. Оставалось терпеть. А вообще по жизни Белоштанник был замечательный плотник. И когда его отпускала болезнь — переставали мучить чужие голоса, отдававшие приказы, отступали страх и тоска, заставлявшие дрожать все тело, он становился глуповато веселеньким, вполне контактным мужичком, и если бы не булимия, то, возможно, Володя и выписал бы его на, как говорили больные, «амбулаторию».

В это лето, то ли от жары, то ли еще отчего-то, Белоштаннику стало хуже — усилилась тоска, а вместе с ней и булимия. Володя опять увеличил дозу препарата — Белоштанника стянуло, начало сводить не только рот, но и руки, и ноги, и все тело. Плотник Володе был нужен. Дозу уменьшили. Белоштаннику вроде стало полегче. Но тут, как назло, под окнами отделения появилась кошка.

У кошки в августе родились котята. Их было трое — два серых и один черный. Черный оказался красивей всех. Пушистый, с белой грудкой и белыми лапками, он к тому же был весел, никого не боялся и утробно мурлыкал, первым подползая к материнскому соску.

Молоток обожал этого котенка. Вообще, по странной особенности характера он обожал все связанное с материнством. Весной он часами мог наблюдать, как вороны строят гнезда на огромных березах, а потом высиживают птенцов. Если Молоток случайно встречал женщину с коляской, то обязательно пристраивался рядом, чтобы посмотреть на ребенка, чем приводил молодых мамаш в смущение и даже вгонял в страх. Он часто рассказывал, как в детстве кормил соседских кроликов, живших в деревянной клетке на задах их старого дома, и как был поражен, когда однажды утром увидел под крольчихой шесть крошечных крольчат.

Все в отделении знали, что Молоток взял над окотившейся кошкой шефство и обложил больных данью. При этом Молоток соблюдал строгую бухгалтерию и порядок. Он завел специальную тетрадь, в которой фиксировал продуктовые подношения кошке: больные по очереди должны были отдавать кормящей матери и котятам мясо из обеда и расписываться в Молотковой тетрадке. Больные боялись силищи Молотка и не роптали. К тому же кошка действительно была хорошей матерью и если не ела, то бесконечно вылизывала и кормила потомство. Молоток соорудил ей специальное гнездо под своим окном и на ночь втайне от санитаров умудрялся брать кошку с котятами в комнату.

И вот Белоштанник, находившийся в периоде обострения и мучимый вечным голодом, повадился есть кошкину еду. Молоток по-честному предупредил его два раза. Третий раз наступил как раз тем утром, когда произошла драка. Белоштанник так хотел есть, что не смог бы удержаться даже под страхом смерти. Он тихо пробрался после завтрака к кошачьей миске и с наслаждением, какого не испытывал никогда в жизни, руками запихал в рот всю еду и вылизал посуду. Теперь мужчины в этом отделении заключали пари: убьет Молоток Белоштанника или не убьет.

Альфия проходила мимо как раз в момент, когда больные, увлекшись, забыли о бдительности. Она невольно остановилась и послушала, о чем ведется такой жаркий спор. Даже отдельные услышанные фразы привели ее в ужас.

«Надо Володе сказать!» — немедленно решила она. Но внутри прозвенел предательский голос: «Может быть, пусть его Анна Николаевна предупреждает? Смотреть надо за больными вместо того, чтобы без штанов по ординаторской разгуливать».

Профессионализм и чувство долга, конечно же, победили. Альфия вздохнула, призвала Нинель, велела ей передать Бурыкину лично все, что слышала. Причем приказала передать информацию как бы от своего имени, не рассказывая об Альфие. Нинка сходила, передала.

Молоток был временно переведен в острое отделение, где сам отметился в «белоштанниках», кошка с котятами, изгнанные из кустов, были на следующий день обнаружены Дмитрием на автобусной остановке и помещены под окна кухонного блока, а плотника Володя теперь беспрепятственно использовал по назначению.

В один из «посиделочных» вечеров Давыдов рассказал Альфие, как они с женой изучали природу любви: какие-то вещества под влиянием не изученных еще факторов якобы начинали чуть по-другому включаться в обмен веществ в мозге, запуская в нем реакцию сродни ядерной. Они даже не исключали, что именно так работают приворотные зелья. У человека меняется восприятие — мир кажется веселее, приятнее, легче. Влюбленный живет словно «под балдой» благодаря стимуляторам настроения, внутренним гормонам мозга. Казалось бы, просто! Но фишка в том, что одно и то же вещество у одних подопытных мышей вызывает реакцию, а у других — нет. Значит, реакция не универсальна. Наверное, так же и у людей… Нельзя с помощью одного вещества вызвать влюбленность. Одному организму нужно одно, а другому — другое. Только как узнать, какое вещество нужно именно тебе? Если понять, по какому признаку люди выбирают объекты влюбленности, можно построить модель. Но пока это невозможно. Настоящая любовь — это ключ и замок. Какие-то очень тонкие вещества и не исследованные еще реакции позволяют считать другого человека самым дорогим, самим близким. И тогда Татьяна и Виталий пошли по другому пути — стали пробовать разные микроэлементы методом тыка — что подойдет.