Доктрина шока - Наоми Кляйн

Всего спустя два года после «атомной бомбы» шоковой программы нелегальный экспорт наркотиков приносил Боливии больше доходов, чем все легальные виды экспорта вместе взятые, и почти 350 тысяч человек зарабатывали себе на жизнь при помощи наркоторговли. По словам одного иностранного банкира, «до сих пор экономика Боливии сидит на кокаине».

Непосредственно после шоковой терапии только немногие люди за пределами Боливии могли говорить обо всех ее сложных и разнообразных последствиях. В основном же рассказывалась простенькая история о решительном молодом профессоре Гарварда, который буквально в одиночку «спас экономику Боливии от катастрофы инфляции», по словам журнала Boston Magazine. Победа над инфляцией, которой помог добиться Сакс, давала право говорить о Боливии как о потрясающем успехе свободного рынка, «одном из самых удивительных в наше время», как писал журнал The Economist. «Боливийское чудо» немедленно сделало Сакса звездой во влиятельных финансовых кругах и предопределило его карьеру: он стал ведущим специалистом по кризисной экономике, благодаря чему в последующие годы его приглашали в Аргентину, Перу, Бразилию, Эквадор и Венесуэлу.

Сакса превозносили не только за то, что он справился с инфляцией в бедной стране. Он совершил то, что многим казалось невозможным: произвел радикальные неолиберальные преобразования в рамках демократии и без войны, и это было изменение куда более полное, чем то, что сделали Тэтчер или Рейган. Сакс отдавал отчет в историческом значении своего достижения. «Боливия, как я полагаю, была первым сочетанием демократических реформ и экономических организационных изменений, — говорил он много лет спустя. — И Боливия куда ярче, нежели Чили, показала, что можно сочетать политическую либерализацию и демократию с либерализацией экономической. Это чрезвычайно важный урок, когда обе эти вещи работают параллельно и поддерживают одна другую».

Сравнение с Чили тут не случайно. Благодаря Саксу «евангелисту демократического капитализма», как назвала его газета New York Times, шоковая терапия стряхнула с себя грязь диктатур и лагерей смерти, которая сопутствовала ей с того самого дня, когда 10 лет назад Фридман нанес свой судьбоносный визит в Сантьяго. Вопреки всем предсказаниям критиков, Сакс доказал, что крестовый поход свободного рынка может не просто пережить демократическую волну, которая начала распространяться по всему миру, но и сопутствовать ей. И Сакс, с его восхищением Кейнсом и стойким идеалистическим желанием улучшить жизнь развивающихся стран, прекрасно подходил для роли вождя этого похода в более мягкую и мирную эпоху.

Левые Боливии называли указ Паса «пиночетисмо экономико» — экономическим пиночетизмом. С точки зрения бизнеса как внутри, так и вне Боливии это верно: Боливия провела шоковую терапию в стиле Пиночета без Пиночета и под руководством центристско-левого правительства. Как об этом с восхищением говорил один боливийский банкир: «То, что Пиночет сделал с помощью штыков, Пас осуществил в демократическом обществе».

История боливийского чуда многократно пересказана в газетах и журналах, биографиях Сакса и его бестселлере, а также в передачах, например, трех частях телепередач PBS «Командные высоты: битва за мировую экономику». Здесь есть только одна проблема: в этой истории нет правды. Боливия показала, что шоковую терапию можно провести в стране сразу после выборов, но не показала, что это можно сделать демократическим путем и без репрессий — фактически она тоже подтвердила противоположный вывод.

Совершенно очевидно, что боливийские избиратели не давали президенту Пасу мандата на смену всей экономической архитектуры страны. Он победил на выборах как представитель движения за национальную независимость, а затем решительно отказался от своей платформы. Спустя несколько лет влиятельный экономист свободного рынка Джон Уилльямсон нашел термин для того, что совершил Пас: он назвал это «вуду-политикой», хотя большинство людей называют это просто обманом. Но это не единственная проблема с историей о демократии.

Неудивительно, что многие избиратели, проголосовавшие за Паса, были в ярости. Как только указ был обнародован, десятки тысяч человек вышли на улицы, пытаясь остановить реализацию программы, которая означала увольнения и голодное существование. Главным противником этой программы стала рабочая федерация, которая призвала к всеобщей забастовке, остановившей все производство. Реакция Тэтчер на забастовку шахтеров кажется крайне мягкой по сравнению с действиями Паса. Он немедленно объявил о чрезвычайном положении, на улицах появились танки и был введен комендантский час. Теперь, чтобы путешествовать по собственной стране, боливийцам требовались особые пропуска. Полиция совершала облавы в помещениях профсоюзов, в университете, на радиостанции, а также на нескольких фабриках. Политические митинги и марши были запрещены, на любое собрание требовалось получить разрешение государства. Оппозиционных политиков весьма эффективно ограничили в действиях, как это происходило во время диктатуры Бансера.

Чтобы очистить улицы, полиция арестовала 1500 демонстрантов, применяя для разгона людей слезоточивый газ, а также пули против забастовщиков, которые, по словам полиции, напали на их офицеров. Пас предпринял и другие меры, чтобы протесты больше не повторялись. Он разослал полицейских и военных по всей стране, чтобы схватить двести ведущих профсоюзных деятелей, присовокупил к ним лидеров рабочей федерации, объявивших голодную забастовку, посадил их в самолеты и отправил в отдаленные тюрьмы на Амазонке. По данным агентства Reuters, среди задержанных были «руководители Боливийской федерации труда и другие важнейшие деятели профсоюзов», их доставили «в отдаленные деревни в бассейне Амазонки на севере Боливии, ограничив передвижение». За этим массовым похищением последовало условие их выкупа: заключенных освободят только в том случае, если профсоюзы откажутся от своих протестов, на что последние в конце концов согласились. Шахтер Филемон Эскобар был в те дни активистом. В телефонном интервью он вспоминал, что «они хватали рабочих вожаков на улицах и доставляли в джунгли на съедение насекомым. Когда их выпустили, новый экономический план уже был принят». По мнению Эскобара, «правительство отправило людей в джунгли не для пыток и не в целях убийства, но для того, чтобы опередить их со своей экономической программой».

Чрезвычайное положение длилось три месяца, а поскольку программу должны были внедрить в течение 100 дней, это означало, что страна сидела под замком в самый решающий период шоковой терапии. Год спустя, когда правительство Паса намеревалось приступить к массовым увольнениям рабочих с предприятий по добыче олова, профсоюзы снова вывели людей на улицы и повторилась та же серия драматических событий: было объявлено чрезвычайное положение, и два самолета Bolivian Air Force увезли сотню рабочих вожаков страны в лагеря на боливийских тропических равнинах. На этот раз среди похищенных активистов находились двое бывших министров труда и один бывший сенатор, что напоминало VIP-тюрьму Пиночета на юге Чили, куда доставили Орландо Летельера. Активистов держали в лагерях две с половиной недели, пока, как и в прошлый раз, профсоюзы не согласились прекратить свои протесты и голодную забастовку.