Вайзер Давидек - Павел Хюлле

На следующий день, естественно, мы поехали к цирковому шатру разузнать, жива ли жена укротителя. Нас также очень интересовало, что с пантерой. Но мы услыхали только, что женщина в больнице, а номер с дрессированными хищниками будет показываться без участия черной пантеры. Еще неизвестно, сказала кассирша, что с ней сделают, может, через несколько дней начнет выступать снова, а может, цирк продаст ее в зоологический сад. Потом мы два часа болтались по Старому городу, но за неимением денег и каких-либо развлечений поплелись обратно домой. Проходя мимо афишной тумбы на нашей улице, мы увидели Вайзера, идущего нам навстречу с холщовым мешком под мышкой. Он возвращался из леса – наверняка снова ловил ужей и переносил их к кладбищу или на карьер. Эльки поблизости не было. «Что делаем сегодня? – спросил у него Шимек. – Есть какие-нибудь планы?» – «Сегодня мне некогда. – Вайзер, похоже, был застигнут врасплох. – Приходите завтра в ложбину за стрельбищем, будет взрыв». Мы пошли не домой, а прямо к прусским казармам, но на лужайке в облаках едкой пыли человек двадцать армейских гоняли мяч, и нам там нечего было делать. После обеда мы отправились на кладбище через Буковую горку, чтобы заглянуть в склеп и, может быть, поиграть в войну, хотя это предложение ни у кого не вызвало энтузиазма. Вайзер – как я узнал теперь от Петра, – пока я сидел дома с распухшей ногой, два раза отказывался одолжить им для игры обшарпанный парабеллум, а о «шмайсере» даже говорить не хотел. Бегать с палкой и кричать «та-та-та-тах» – это уже совсем не то, если ты хоть разок держал в руках настоящее оружие. Но с ним невозможно было спорить, если он отказал, это уже бесповоротно. Шимек пинал сосновые шишки, которых на дороге было навалом, а я мял во рту длинную травинку с пушистой кисточкой на конце. Позади уже осталось взгорье, и из-за поворота плавно спускающейся дороги виден был край кладбища. С той стороны все надгробия были разбиты, а ржавые кресты, заросшие пыреем, травой и крапивой, напоминали мачты затонувших кораблей. Когда мы миновали надгробие Хорста Меллера и спускались дальше вниз, уже по кладбищу, неожиданно загудели колокола.

– Желтокрылый! – крикнули мы почти одновременно, а Шимек, самый прыткий, бросил, словно приказ:

– В склеп, снова за ним будет погоня!

Это была не лучшая идея, так как, даже взобравшись на склеп, нельзя было увидеть, что происходит возле колокольни. Но мы мчались, будто гонятся за нами, а не за безумцем, который убежал от санитаров и прятался где-то поблизости. Минуты три эхо колоколов отражалось от стены леса, потом наступила тишина. «Там уже кто-то есть, – прошептал Петр, – наверно, за ним гонятся!» И действительно, через минуту среди трескуче раздвигаемых и ломающихся веток мы увидели Желтокрылого, бегущего в нашу сторону. Он запомнил склеп, однако, приблизившись на расстояние нескольких шагов и увидев три пары уставившихся на него глаз, драпанул в сторону насыпи, где кончалось кладбище и начиналась ложбина с первыми садовыми участками. Должно быть, он не узнал нас, поглощенный бегством от преследователей, а может, перепугался, во всяком случае, вместо того чтобы нырнуть вглубь склепа, где его не нашел бы даже отряд милиции или санитаров, побежал дальше, преследуемый хромым причетником и еще каким-то мужчиной, который не был ксендзом и которого никогда прежде мы не видели. Фонтаны песка летели из-под ног Желтокрылого. Трава склоняла перед ним свои стебельки, а кусты раздвигались сами, чтобы облегчить ему бегство.

Одного он только не предвидел, не знал или попросту об этом забыл – что ложбина уже не та прежняя ложбина, заросшая высокой, по колени, травой, дикой пшеницей, терновником, где в солнечные дни бесшумно ползали ужи, а куропатки вышмыгивали из-под ног, словно крылатые снаряды. Он наткнулся на первую же колючую проволоку, упал, встал, раздвинул ее руками и побежал дальше, но людишки с мотыгами, граблями, заступами, людишки с досками и кистями в руках уже увидели его – как он бежит, оглядываясь назад, уже почуяли собачьим нюхом радостную музыку своих сердец и уже спешили со всех сторон, чтобы загородить ему путь и поймать в сеть с гнусным удовлетворением в глазах. Мы побежали следом за причетником и незнакомым мужчиной, чтобы увидеть, как будут развиваться события. Желтокрылый заметил приближающиеся фигуры, на миг замер и побежал назад, прямо на причетника. Сопровождающий причетника мужчина, надо признать, очень профессионально в нужный момент подставил ногу, и Желтокрылый рухнул как подкошенный прямо под ноги причетнику. Если бы он тогда сразу вскочил и побежал в нашу сторону – был бы спасен, но все случилось иначе. Поднимался Желтокрылый медленно. Мужчина успел прыгнуть ему на спину, и они сцепились, как бешеные псы, но через минуту Желтокрылому удалось отскочить. Он снова побежал – но, на свою беду, прямо на огородников, которые успели уже образовать широкий полукруг и сжимали теперь клещи облавы.

И тогда мы увидели Желтокрылого совершенно в другой ипостаси. Он уже не убегал, а стоял посреди замкнувшегося круга, слегка наклонив голову, словно борец, и ждал неподвижно. Преследователи остановились, не зная, что делать дальше.

– Кто-нибудь быстро в приход, к телефону! – закричал причетник. – Нужно позвонить в милицию или в больницу!

Толстяк, тот самый, что прицепился к нам с Вайзером, когда мы несли ужей, отложил мотыгу и двинулся в сторону кладбища. В тот же момент двое самых храбрых огородников приблизились к Желтокрылому.

– Спокойно, – говорил первый, – ничего тебе не будет.

– Да-да, – подтвердил второй, – ничего не будет, если дашь себя отвести!

Но Желтокрылый был на этот счет другого мнения. Он бросился на них молниеносным прыжком, у одного выхватил палку, а другого свалил ударом локтя в живот. Оба поспешно отступили, и Желтокрылый стоял теперь как самурай посреди окруживших его врагов и с поднятой палкой в руках выглядел величественно и прекрасно.

– Опасный псих, – сказал кто-то из мужчин, – подождем, пока приедет милиция.

– Мало, что ли, нас, – возмутился другой, – на одного психа?

И тогда мы увидели самую красивую часть зрелища – ведь все это было как зрелище: взрослые мужчины в возрасте наших отцов с мотыгами и граблями, а в центре – Желтокрылый как герой легенды или романа. Мужчины подходили все ближе, и Желтокрылый стал в позицию, расставив ноги.

– Он, наверно, когда-то был фехтовальщиком, – определил Шимек, поднимая голову. – О, смотрите!

Да, Желтокрылый умел не только грозить гибелью Земле и ее обитателям, в драке палками он оказался на несколько классов выше своих врагов. Он подпрыгивал, вертелся во все стороны, молниеносно парировал удары, обрушивая в ответ свои, довольно меткие. Треск сломанных черенков смешивался с криками нападающих, в какой-то момент показалось, что их взяла, что они уже обрушили на него свой сельскохозяйственный инвентарь, но это была только иллюзия. Они отступили – кто с синяком под глазом, кто в изодранной одежде, – Желтокрылый же стоял в центре и торжествовал. Огородники с минуту посовещались. Потом набросились на него еще ожесточеннее, но, как и в предыдущий раз, не сладили с ним и снова отступили, потрепанные и избитые.

Вдруг в сторону победителя полетел камень. Потом второй. Потом третий. Желтокрылый ловко уворачивался, некоторые снаряды отбивал палкой, но их становилось все больше, и падали они все гуще и со всех сторон. Сначала один угодил ему в шею. Второе попадание было болезненным – в сгиб руки, и с минуту он мог держать палку только одной рукой. А потом камень попал ему в голову, еще раз в шею и еще раз в голову, и дальше трудно уже было уследить, так как камни сыпались градом и огородники подходили все ближе, пока наконец не подошли вплотную, хотя он еще защищался, и теперь видны были только поднимающиеся и опускающиеся палки и искаженные лица с оскаленными зубами. Сколько могло пройти времени, прежде чем с рембеховского шоссе донесся вой сирены? Помню только, что на протяжении всех этих длинных, как вечность, минут палки и черенки от лопат и мотыг поднимались и опускались, помню также, что, когда машина «скорой помощи» с больничным крестом на дверце забуксовала в песке насыпи, по которой не ходили поезда, и из кабины повыскакивали санитары в белых халатах, я уже мчался на кладбище, преследуемый криками Шимека и Петра, бежал к деревянной колокольне, отвязывал веревку, заткнутую за почерневшую балку рукой причетника, и тянул ее изо всех сил, тянул, подпрыгивая и снова приземляясь, тянул как безумный, потому что первый раз в жизни я почувствовал себя безумным, тянул и плакал, плакал и тянул и снова плакал, пока не подбежали ко мне Шимек и Петр и не оторвали меня от этой веревки силой, так как я к ней уже почти прирос, оторвали меня и поволокли в лес на Буковой горке. Помню также, что я не сказал им ни слова и поехал один на пляж в Елитково. Сидел там до сумерек у грязного и вонючего залива. По пляжу бродили поодиночке безработные рыбаки и длинными шестами проверяли густоту «рыбного супа» у берега. Маяк в Бжезно уже вращался, а суда на рейде зажигали опознавательные огни. Вдалеке, в стороне Сопота, светился огонек костра. Далее если бы ко мне подошел Вайзер, даже если бы он сам попросил меня о чем-нибудь, я бы остался нем.