Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - Роберт М. Вегнер

– Я говорил не о твоем кха-даре. – На его губах высокое наречие обретало глубину. Вместе со словом «твоем» он вытянул перед собой раскрытую правую ладонь: ты мне близка, я тебя уважаю, прошу прощения за прошлые слова. А говоря «кха-дар», левую руку он стиснул и притронулся ею к сердцу: жест, понятный на любом языке.

– А о ком, брат?

Меекх ворвался меж ними грубо, в своей экономной, без малого военной форме он казался лишь тенью истинной речи. Никаких дополнительных смыслов, скрытых в языке тела, – только короткий, конкретный, словно приставленный к боку нож, вопрос.

– Здравствуй, Эсо’бар. – Дер’эко повернулся в сторону двери. – Давно я тебя не видел.

Он также перешел на меекх, и Кайлеан даже после короткого контакта на ав’анахо показалось, что она внезапно перестала понимать половину разговора. Хотя, принимая во внимание, что стояли они совершенно неподвижно, чтобы не выдало их и малейшее движение… Лишние жесты были не нужны.

– Не так уж и давно – всего-то полгода прошло с того времени, как ты в последний раз проведывал семью.

– Да-а, – протяжно ответил Дер’эко, словно этому «да» сопутствовал глубочайший смысл, – это тоже о многом сумело сказать. – И я едва тебя узнал.

И здесь – резко. «Я едва тебя узнал» – ты изменился, выглядишь словно чужак. Ты – чужак, брат.

– Я тебя тоже. Помню, как ты уезжал, наполненный рассказами о тяжелом труде и о деньгах, которые ты пришлешь. Сколько там времени миновало? Полтора года? Если ты привез деньги, мы будем очень рады, а если рассчитываешь, что, как Рук’герт, я оставлю здесь все и отправлюсь с тобой… Мне жаль, но этого не случится.

– Да-а, – очередное изображающее раздумье «да», которому сопутствовало пожатие плечами. Легкомысленность и равнодушие. – Интересная идея – забрать тебя в город. Мне пришлось бы порядком объясняться, однако они бы в конце концов поняли.

– И что же такого они бы поняли?

– Ничего-ничего. Не ты один отошел от законов каравана.

Приподнятые брови Эсо’бара были настолько же легкомысленны.

– Законы того, чего нет? Законы, которые привели нас сюда? Странно, вы кланяетесь им, почти почитаете их, но одновременно жалуетесь на ситуацию, в которой именно из-за них вы и оказались.

Эсо’бар наверняка говорил на меекхе лучше остальных в семье. Умел быть на нем почти настолько же оскорбителен, как и брат.

– Вы? Странно, еще совсем недавно ты говорил «мы».

– Ох, я все еще говорю «мы». – Третий повел рукою по кругу. – Мы, наша семья, наши кони, наш дом. А ты, брат, кого имеешь в виду, когда говоришь «мы»?

– Нас. Всех рожденных в фургоне, всех изгнанников.

– Ага, чудесно. Но я рожден не в фургоне, а всего лишь, – он похлопал рукою по стене, – в доме без колес. Точно так же, как и ты. Как все мы.

Дер’эко иронично улыбнулся:

– Знаешь, братишка, это всего лишь такое название. Для верданно, которые не забыли, откуда они происходят.

– Или придумали себе некие неисполнимые мечты.

Кайлеан переводила взгляд с одного на другого. Были они верданно, ни один не отказался бы от своей крови, но одновременно отличались друг от друга. Младший очаровывал унаследованной от матери красотой, тонкими чертами и кошачьей грацией, старший пробуждал уважение ростом и широкими плечами; напоминал он Анд’эверса в молодости. Но куда явственней отличия братьев подчеркивала разница их одежд. Эсо’бар выглядел как обитатель пограничья, Дер’эко же взывал к своим корням каждой деталью одежды. Кожаные штаны с широким поясом и кожаная жилетка, вышитая узором из бегущих лошадей, на запястьях – браслеты из полированного рога, коса старательно заплетена и пропитана жиром. Сапоги с мягкой подошвой. Свой кавайо он носил согласно традиции за спиной, на высоте поясницы, с рукоятью, направленной в сторону. Кайлеан могла бы поклясться, что даже полвека назад верданно не одевались так по-фургонницки, как он сейчас. Не говоря уж о том, что в этой коже ему наверняка страшно жарко.

– Одни мечтают снова стать собою, другие – сделаться кем-то другим, Эсо’бар. Это как если бы жеребец пытался превратиться в вола. Удачи тебе.

– О, я тебя умоляю, Первый, не стоит прибегать к таким вот неловким сравнениям. Это не я оставил семью ради каких-то пустых мечтаний. Я бывал в городах, видал всякое. Те фургоны, что стоят, словно разложенный лагерь, те улицы между ними, те стада лошадей, что пасутся вокруг. Кто живет мечтаниями? Зачем вокруг городов табуны, когда можно запрягать их в фургоны лишь раз в несколько лет, да и тогда мало кто пользуется этим правом? Зачем вы делаете в городах колесницы вроде той, на которой ты нынче приехал домой? – Эсо’бар оперся о косяк и зло усмехнулся. – Той, что просто вопит, что она – боевая повозка, где есть место для возницы и лучника, ухваты для колчанов и дротиков и возможность бронировать борта. Пустые мечты, братец, пустые мечты и ребячество. А может, и наоборот: пустые мечты и бредни старцев, которыми заразились малые детишки. Вы намереваетесь снова послать колесницы против кавалерии? Колеса против копыт? Любая дыра в земле, которую перескочит конь, задержит лучшую из колесниц. Самая сильная пара лошадей, запряженная в колесницу, не побежит настолько же быстро, как больная кляча со всадником на спине. Вы снова об этом позабыли?

– И все же во время покорения се-кохландийцы не раз проигрывали нашим возницам.

– Да, я слышал. Не только от отца. Битва под Геви’ло и Анмадереф. Четыре тысячи колесниц против шести тысяч всадников. Вот только любой тебе скажет, что мы эти битвы не выиграли, а попросту заставили кочевников отступить, потому что они, поняв, что не сломают нас, отошли. А колесницы не могли их догнать и разбить. Такие они, наши малые победы…

– Теперь ты говоришь «мы»?

Эсо’бар сложил на груди руки:

– Ты не оскорбишь меня этим, Дер. Я вижу, как ты приезжаешь сюда время от времени, большой господин из большого города на красивой колеснице, и очаровываешь остальных. Я вижу, что происходит с Дет’моном и Мер’данаром, – он поднял ладонь, – молчите, молодые, когда говорит старший брат. Я вижу, что бродит в головах у близнецов, когда они куют свои кавайо. Ты носишь символ?

– Какой символ?

– Ты хорошо знаешь какой. Я говорил уже тебе, что езжу по окрестностям, бываю и в лагерях. Все чаще вижу сопляков, носящих на шее колесо о восьми спицах. Безумствуют вокруг городов на колесницах, делают вид, что сражаются с конницей, спят и видят военную славу. Но мы, Фургонщики верданно, спутанные глупым обычаем, всегда будем проигрывать свои войны, потому что времена малых народов подошли к концу. Меекханцы, се-кохландийцы, а наверняка и другие обнаружили это уже давно, братишка: наступило время империй, больших, сильных и крепких. Наше плато и так слишком долго пребывало на обочине. Другие давно уж обнаружили истину, которую вы не замечаете.

Установилась тишина. Первый тянул с тем, чтобы задать очевидный вопрос. Вместо этого встал, расставив ноги, наклонил голову, смерил брата взглядом: