Великий Ганди. Праведник власти - Александр Владимирский

Пока Ганди приближался к морю, в Аллахабаде состоялось заседание Всеиндийского комитета конгресса. Было решено наделить председателя конгресса широкими полномочиями и правом в случае невозможности созвать членов комитета в условиях чрезвычайного положения действовать от имени комитета единолично. Такие же права получили и председатели провинциальных организаций конгресса.

Такой «диктатор» в случае ареста мог по своему выбору назначить преемника. Эти крайние меры должны были лишить власти возможности обезглавить конгресс в условиях начинавшейся мирной войны.

Решение конгресса о «диктаторах» критиковала либеральная пресса Англии и Индии. Утверждалось, что руководители ИНК «низко пали, отвергнув демократию и встав на путь установления диктатуры». В ответ Джавахарлал Неру писал: «Вряд ли можно было представить себе более бесстыдное лицемерие. Перед нами была Индия, управлявшаяся насильственными методами абсолютной диктатуры, действовавшей с помощью чрезвычайных указов, подавлявшей всякие гражданские свободы, и тем не менее наши правители вели елейные разговоры о демократии».

Вице-король не ожидал, что безобидный с виду «соляной марш» станет катализатором гражданского неповиновения. Лорд Ирвин издавал указы, которые оставались пустыми бумажками, поскольку на них не обращали внимания.

Ганди неустанно призывал народ к дисциплине, организованности, к священным и мирным жертвам во имя Индии. О нем говорили, что он «способен создавать героев из глины».

Ирвин уже жалел, что так бездумно и резко отверг советы Ганди найти взаимоприемлемый выход из создавшегося положения. Возможно, вице-король и готов был принять требования Ганди, но не мог сделать это из-за непримиримой позиции Лондона, настаивавшего немедленно покончить со «смутой» в Индии.

Но глава британской тайной полиции, побывавший в эти дни в Бомбее, доносил правительству: «Конгресс пользуется повсеместной поддержкой в этом городе. Его волонтеры и пикетчики получают от населения бесплатную пищу. Конгресс подорвал всю деловую жизнь. Многие бизнесмены выражают решимость продолжать свое участие в движении, не останавливаясь при этом даже перед угрозой разорения. Короче говоря, конгресс управляет положением дел, инициатива целиком находится в его руках».

Вице-король подписал несколько декретов, наделявших исполнительные органы чрезвычайными полномочиями. Начались повальные аресты членов конгресса, разгон и избиение мирных демонстрантов, улицы патрулировали войска и полиция.

Но волна национализма захватила буквально всех индийцев. Сотни тысяч индийских лавочников, владельцев мастерских, мелких и даже крупных фабрик финансировали кампанию гражданского неповиновения. Служащие покидали свои места в администрации. Мотилал Неру по совету Ганди оставил адвокатскую практику и передал свой дом в Аллахабаде в собственность конгресса. Этот дом был превращен в больницу для раненых участников демонстраций.

В апреле-мае 1930 года было арестовано более 60 тысяч конгрессистов, в том числе почти все руководители партии, включая отца и сына Неру. Но Ганди арестовывать опасались. «Правительство озадачено и находится в тупике, — говорил Махатма. — Оно считает опасным оставлять мятежника на свободе и опасным арестовывать его». Кампания несотрудничества нарастала. Вместо арестованных лидеров появлялись сотни новых.

Ганди гордился мужеством индийцев и тем, что идея ненасилия овладела умами людей. Люди безропотно шли в тюрьмы, с улыбкой принимали на себя тяжелые удары полицейских латхи (длинных палок с металлическими набалдашниками), жертвовали своим имуществом и общественным положением.

В конце концов вице-король пошел на арест Ганди, на чем настаивал Лондон. В ночь на 5 мая 1930 года наряд полиции из 30 человек окружил хижину, где находился Ганди. Комиссар полиции осветил фонарем лицо безмятежно спавшего Махатмы. Улыбнувшись, Ганди попросил время на сборы. Он привел себя в порядок, не торопясь собрал в мешок свои вещи и под мелодию популярного индийского гимна, который он попросил исполнить обитателей ашрама, отправился в арестантский автомобиль.

Ганди писал, что в тюрьме был по-настоящему счастлив, поскольку впервые за долгое время смог отдохнуть.

На основании закона о превентивном заключении, относящегося к первой четверти XVIII века, он был заключен в тюрьму в Йерваде. На этот раз власти предпочли обойтись без судебного процесса.

Перед арестом Ганди санкционировал захват солеварни в Дхарсане, что должно было дать новый импульс кампании гражданского неповиновения. 21 мая две с половиной тысячи добровольцев во главе с Сароджини Найду и Манилалом Ганди атаковали соляные склады. То, что произошло дальше, описал известный британский журналист Уэбб Миллер. «В полнейшей тишине люди Ганди подошли и остановились в сотне метров от забора. Колонна специально отобранных людей вышла из толпы, перебралась через рвы и приблизилась к колючей проволоке».

Когда полиция приказала им отойти назад, эти люди пошли вперед. Далее, по словам Миллера, «внезапно, по условному знаку несколько десятков полицейских из числа местных индийцев набросились на участников марша, шедших впереди, и стали бить их по головам стальными дубинками. Никто из демонстрантов даже не поднял руки, чтобы отвести удар. Они валились, как кегли. С того места, где я стоял, я слышал тошнотворный звук дубинок, бьющих по беззащитным головам. Толпа ожидавших демонстрантов стонала и задерживала дыхание, вздрагивая от каждого удара. Раненые падали во все стороны, без сознания или корчась от боли, с проломленными черепами и плечами… Выжившие, не ломая строй, продолжали молча и упорно идти вперед, пока и их не сбивали с ног… Они шли ровным шагом, с поднятой головой, не подбадривая себя музыкой или возгласами, не имея ни малейшей возможности избегнуть серьезных увечий или смерти. Полиция ринулась вперед и систематически и автоматически крушила вторую колонну. Не было ни сражения, ни борьбы; демонстранты просто шли, а их избивали и убивали…»

Взбешенные полицейские били сидящих, не сопротивляющихся мужчин ногами в живот и в пах. Избиения продолжались несколько дней. На смену арестованным мужчинам приходили женщины, с которыми обращались столь же жестоко, избивая их палками-латхи, но они вели себя столь же спокойно и мужественно, как и мужчины.

Ганди, обращаясь к женщинам, заявил: «Женщины — лучший символ человечности. Они обладают всеми добродетелями сатьяграхов, что преисполнило нас веры в себя».

Джавахарлал Неру также счел, что «самым выдающимся событием года стало замечательное пробуждение индийской женщины. Те, кто не видел своими глазами, как сотни из них сняли с головы платок и, оставив защиту своего очага, вышли на улицу и рыночную площадь, чтобы сражаться рядом со своими братьями, которым они могли служить примером, вряд ли поверили бы в это».

Участие в движении женщин значительно увеличило ресурсы сатьяграхи. Да и полицейским все-таки труднее было избивать и убивать женщин, чем мужчин.

В «Манчестер гардиан» от 17 мая 1930 года Рабиндранат Тагор провозгласил: «Европа окончательно утратила свой авторитет в Азии. В мире она больше не считается поборником справедливости и носителем возвышенных принципов, но защитником господства белой расы, эксплуататором людей, живущих вне ее пределов. Для Европы это стало крупным моральным поражением… Азия теперь может смотреть на Европу сверху вниз, тогда как раньше смотрела на нее снизу вверх».