Узурпатор - Энгус Уэллс

— Да пребудет с вами Госпожа. И да ведет вас, и хранит от всякой напасти — днем и ночью, на земле и на водах, спящих и бодрствующих…

Ворота были уже распахнуты. Во дворе и на парапетах уже столпились все, кого не занимали неотложные дела. Возгласы подхватило многоголосое эхо — словно древние стены Твердыни тоже прощались с наследником Тамура. Всадники выехали за ворота, и копыта коней глухо застучали по затвердевшему снегу. Кедрин и Уинетт по-прежнему держались за руки. С другой стороны от юноши пристроился Тепшен. У подножия гласиса Кедрин остановил коня и обернулся. Бедир стоял под аркой, положив руку на плечо жены. Только они двое вышли за ворота, но Кедрину показалось, что множество глаз смотрят ему вслед.

Он на миг поднял руку, потом улыбнулся и поглядел на своих спутников.

— Да поможет нам Госпожа.

— Да будет так, — с жаром ответила Уинетт и улыбнулась в ответ.

— Поехали, — напомнил кьо.

Кедрин выпустил руку Сестры. Кешский скакун подстраивался под шаг коня кьо. С другой стороны слышался неровный перестук — конь Уинетт никак не мог приноровиться к их шагу, а может быть, просто не привык к такой легкой ноше. Ветерок холодил лицо, и Кедрин улыбался. Он не думал ни о родном доме, который только что оставил, ни о том, что ждет впереди. Легкая, пьянящая радость наполняла его, не оставляя места ни сожалениям, ни тревогам.

* * *

Мейас Селеруна вцепился в планшир «Варгаллы», рискуя ободрать с него лак вместе с позолотой, и болезненно морщился. Качка усиливалась. Ветер трепал редеющие волосы галичанина, еще недавно завитые и искусно уложенные, а от ледяных пощечин пухлые щеки побагровели так, что не нужно было румян. Остальные приближенные Хаттима Сетийяна страдали не меньше — и от качки, и от тяжелых мыслей, которые никто не осмеливался высказать. Но заговори кто-нибудь — и они бы обнаружили, что мысли сходятся не только у глупых людей.

В этом ветре есть что-то противоестественное… как и в их новом спутнике. С тех пор, как Хаттим привел на борт этого странного чужака, ветер словно взбесился. Ночью, когда корабль пристает к берегу, становится потише, а наутро, как только поднимут якорь, снова невозможно выйти на палубу. Капитан говорит, что зима здесь ни при чем. Сколько он ни плавал, никогда такого не было. Впрочем, уж кому-кому, а капитану грех жаловаться — равно как и гребцам: они наконец-то могут передохнуть. Барка и под парусами летит как на крыльях. Так, пожалуй, они догонят королевский корабль на подходе к Андурелу… или прибудут следом за ним. Многих это радовало, но Мейас Селеруна подобных восторгов не разделял.

Слишком уж поспешно они покинули Нируэн. Хаттим появился ни свет ни заря, созвал слуг и свиту и объявил, что они немедленном отплывают. Девка, которую Селеруна привел к нему, куда-то подевалась. Конечно, хозяину таверны было заранее уплачено несколько серебряных монет. Но Хаттим был уж слишком бодр для человека, который… приятно провел ночь. А потом на пристани появился незнакомец, закутанный в просторный плащ с капюшоном — так, что лица не разглядеть. Правитель приветствовал его, будто долгожданного гостя, устроил в собственной каюте… С тех пор вход туда закрыт для всех. Хаттим оставался наедине с этим чужаком весь день, пока барка плыла от пристани к пристани. Лишь в сумерках правитель Усть-Галича появлялся на палубе — и всегда один. Как успел заметить толстяк, сам незнакомец ни разу не покидал каюты. Он даже не принимал участия в трапезах — словно не решался сойти на берег. Расспрашивать правителя Хаттима — себе дороже, Мейас Селеруна знал это как никто другой. Он подходил с вопросами к галичанам, даже к матросам — но все тщетно. Оставалось лишь запастись терпением — в том числе и для того, чтобы переносить непогоду.

Селеруна был не одинок. Придворные бродили по палубе, стараясь укрыться от ветра, и перебрасывались ворчливыми замечаниями. Новые порядки никого не радовали, но никто не осмеливался задавать правителю вопросы. Слишком хорошо запомнилось, как Селеруна, попросивший убежища от непогоды, был пинком вышвырнут из каюты. Хаттим, появившийся на пороге, объявил, что всякий, кто последует примеру этого нахала, может оставаться со своими жалобами на берегу и искать более удобный способ передвижения.

Нет, куда спокойнее укрыться в маленькой каюте капитана — а то и на нижней палубе, среди гребцов. По ночам — теплый ужин в какой-нибудь таверне, огонь в очаге… и можно хотя бы на время забыть о капризах погоды.

Все это порядком надоело. Мейас Селеруна не припоминал, чтобы у него в роду были рыбаки или лодочники. Да и кто мог знать, что всю дорогу от Высокой Крепости до Андурела он будет мерзнуть на палубе?! Но куда больше его тревожил сам Хаттим. Перемены настроения, которым был подвержен правитель Усть-Галича, были ни для кого не внове, а деяния юного тамурского принца добавили в это разнообразие мрачных красок. Но теперь тут что-то большее. Селеруна чувствовал это. И ветер — он просто до костей пронизывает. Ни холод, ни сырость никогда не вызывали таких ощущений. Но никакие телесные страдания не сравнятся с этой грызущей тревогой. Растревоженное любопытство не унималось. Кто все-таки этот таинственный незнакомец? И почему Хаттим держит его у себя в каюте?

Селеруна в раздражении тряхнул головой и неуклюже двинулся по палубе, чтобы одолжить фляжку у Баджина Дарлата. Сделав глоток, толстяк задумчиво уставился в воду, глядя, как на ее поверхности возникают водоворотики, и вполуха слушал, как переговариваются придворные, строя бесконечные догадки.

Кто он такой?

Откуда он взялся?

Почему никогда не выходит на палубу?

Почему в каюту никого не пускают?

Неужели он имеет какую-то власть над Хаттимом?

За что его так отличают?

Кто он?..

— Может быть, какой-нибудь речной дух? И он околдовал Хаттима? — вмешался наконец Селеруна. — И теперь нам одна дорога…

— Ты думаешь?..

Похоже, Баджин воспринял это всерьез. Возвращая флягу, Селеруна глянул молодому человеку в глаза и не увидел ничего, кроме растерянности. Да поможет нам Госпожа… совсем дурак, и мозги тухлые.

— Нет, Баджин, я не знаю, — он покачал головой. — Не знаю, кто он такой. И в духов я не верю. И в призраков не верю, и в гоблинов.

— Это он привел ветер, — упрямо пробормотал Баджин. Да, подбрось мысль в пустую башку — она и будет там вертеться.

— Тогда скажи ему спасибо. При таком ветре мы скоро будем дома.

И зачем Хаттим окружил себя такими простофилями?!

— Чем быстрее мы плывем, — назидательно произнес Селеруна, успокаивая не столько Баджина, сколько самого себя, — тем раньше расстанемся с этой треклятой рекой и благополучно разойдемся по домам.

— Если только он не гонит нас на верную смерть.

Селеруна бросил на молодого человека красноречивый взгляд, но не придумал, что ответить, а потому повернулся к нему спиной, решив не заботиться о хороших манерах, и направился в каюту судовладельца. Там можно было, по крайней мере, укрыться от ветра… К тому же этот, по крайней мере, занят делом и не болтает.