Опаловый соблазн - Рене Бернард

Дариус нахмурился, не понимая смысла этого подмигивания. Пьюз всегда был одним из наименее симпатичных ему людей. Откровенно честолюбивый и социально агрессивный, он достиг финансирования своих любимых проектов, используя свою исключительную красоту, и не делал секрета из того, что презирает всех, кто не одобряет его методы. Что касается лорда Нидертона, то Дариус мгновенно почувствовал отвращение к этому человеку, которое мешало ему сосредоточиться на разговоре.

Как отказаться так, чтобы не оскорбить его?

— Я польщен, лорд Нидертон, — начал Дариус, — но в настоящий момент занят другой работой и не смогу найти время поехать ознакомиться с вашей коллекцией или…

— У моего помощника, мистера Джарвиса, есть образцы здесь, — перебил его лорд Нидертон и, подняв руку, сделал знак мужчине у дверей. — Я привез с собой несколько любопытных страниц из моего последнего приобретения, так что вы, не нарушая своего распорядка, можете взглянуть на них, чтобы понять, привлечет ли вас работа.

— Ваша светлость. — Его помощник, угрюмый джентльмен со шрамами и с черными равнодушными, как у акулы, глазами, шагнув вперед, подал папку и отошел, ни разу не взглянув ни на Дариуса, ни на мистера Пьюза.

Глядя, как он, словно черный ворон, удаляется на свой насест за дверьми библиотеки, Дариус с трудом сдерживал дрожь. Чем скорее закончится этот разговор, тем спокойнее ему будет.

Положив на стол кожаную папку, Нидертон развязал ее и достал бумаги.

— Посмотрите, мистер Торн, и скажите, что вы думаете о моих красавицах.

Дариус обратился к страницам и мгновенно понял, что считал «занимательным» лорд Нидертон. Сопроводительные рисунки оказались эротическими и непристойными, без какой-либо художественной ценности, и Дариус старался подыскать наиболее дипломатичный ответ. Знакомый с содержанием «Камасутры» и «Сада благоуханного» и в своих путешествиях повидавший бесчисленное количество причудливых рисунков, Дариус неприязненно смотрел на дотошно прорисованные картинки. Точнее, тошнотворные изображения непотребных и неестественных сцен всяческих сексуальных извращений, в том числе, по-видимому, с участием детей.

По другую сторону стола мужчины вели разговор так, словно Дариуса больше не существовало. И он, став невольным свидетелем разговора, который можно подслушать в страшном сне, почувствовал, что мир вокруг него резко остановился.

— Вы смеетесь, Ричард, но я имел в виду именно то, что сказал. Я хотел бы познакомиться с вашей молодой очаровательной женой.

— Это невозможно, старина. Должен сказать вам по секрету, что моя очаровательная жена, по-видимому, устроила себе каникулы без меня. Ее нет уже больше двух недель.

— О-о? — Пьюз понизил голос до любопытного шепота, который, естественно, еще лучше разносился по комнате. — Зимние каникулы? И где же?

— К сожалению, не знаю. Она не соблаговолила сообщить мне.

— Скандал!

— Я понимаю. — Вздох Нидертона прозвучал откровенно театрально. — Женщины в наше время…

— Что вы собираетесь делать, ваша светлость?

— Кроме того, что наслаждаться тишиной? — хмыкнул Нидертон, а затем, опомнившись, положил руку на плечи Гарольда. — Простите меня. Мой черный юмор скрывает сердечную боль. Леди Нидертон даже для женщины истерична и легкомысленна, и, к сожалению, меня обманом женили на слабоумной, жалкой, болезненной девушке. Но что делать? Я не должен подавать виду, Гарольд.

— Это… измена?

— Невозможно! — отмахнулся от него Нидертон. — Но я уже слишком много перенес и уверен: мне не нужно даже просить вас о понимании, друг мой.

— Конечно, нет!

— Или вас, мистер Торн? — невозмутимо спросил Нидертон. — Уверен, вы не могли не услышать о моих личных неприятностях.

— Ваши дела касаются только вас, — покачал головой Дариус.

Значит, это он? Этот бессердечный сукин сын! Специально сеющий семена лжи о «слабоумной и болезненной» убежавшей молодой жене, только чтобы скрыть собственные следы и получить карт-бланш. Дариус задумался о том, сколько таких «неосторожных» признаний о своих печальных семейных делах сделал Нидертон после исчезновения Елены. Его замутило, когда он полностью осознал, что виновник страданий Елены — это тот самый мужчина, который сейчас с ухмылкой смотрит на него.

Он сдерживался, чтобы его не стошнило прямо здесь, и молился, чтобы его страдание не отразилось у него на лице.

— А что с переводом? — Нидертон шагнул ближе к столу. — Не сомневаюсь, работа привлекла вас. Какой настоящий мужчина не заинтересуется?

— Записи… необычны.

— Правда?

Дариус поднял взгляд от стола и решительно впился им в стоявшего перед ним мужчину.

— Но это не моя область специализации.

— Забудьте о специализации! — расхохотался Нидертон. — Я плачу вам за перевод, Торн, а не за великолепное искусство, которое они представляют! Черт, мне будет над чем поразмышлять, хотя пока моя любовница не жалуется, верно?

— Лорд Нидертон! — вмешался Пьюз. — Он неправильно поймет вас и не оценит шутки!

— Несомненно, мои интересы чисто академические, — пожал плечами Нидертон с несколько поутихшим весельем.

— Как джентльмен, я должен отказаться. — Дариус сделал шаг назад и спокойно заложил руки за спину.

— Как джентльмен? Что вы за джентльмен, сэр?

Пьюз скривился: ему явно стало не по себе от такого поворота событий.

— Быть может, другой…

— Гарольд рассказал мне о ваших заслуживающих сожаления семейных связях. Ваш отец был рыбаком или что-то в этом роде, верно? Так не изображайте передо мной возвышенную душу! — Глаза лорда Нидертона сделались ледяными, а вежливость исчезла. — Вы такой же джентльмен, как мой конюх!

— Возможно. Это слово применимо к любому человеку, который держится с достоинством, благородством и…

— Нечего читать мне лекцию о значении слова, ничтожество!

— Это не лекция, — отозвался Дариус, — а скорее похвала вашему конюху.

— Следите за своими выражениями! Я могу позаботиться, чтобы вас выставили из… — начал Нидертон, но Гарольд, коснувшись его локтя, остановил его.

— Он не в штате университета, ваша светлость.

— И не будет! — Нидертон побагровел. — Если ваши консервативные и узкие взгляды не позволяют вам увидеть ценность этих древних рукописей, пусть так и будет. Но как вы смеете намекать, что я менее джентльмен, чем какой-то безродный книжный червь, которому не хватает разума вести себя прилично в присутствии вышестоящих! — Говоря это, Нидертон собирал бумаги, и Дариус заметил, что фигура мистера Джарвиса заполнил дверной проем.

— Торн! — укоризненно прошипел Гарольд. — Извинитесь перед его светлостью!

Держа руки за спиной, Дариус заговорил намеренно спокойным тоном: