Я, ты и любовь - Джасинда Уайлдер

Теперь музыка стала ниточкой, привязавшей меня к Колтону. Песни стали нашими признаниями, неоконченной дискуссией в музыкальных звуках.

И я запела, изливая в песне душу. Все взгляды были устремлены на меня; Колтон не сводил с меня глаз. Последняя нота растворилась в воздухе. Руки дрожали, сердце гулко стучало. Некоторое время стояла тишина. В зале я видела ошеломленные лица. Я готова была уже психануть, потому что они не хлопали, и вдруг бар взорвался криками, свистом, бешеными аплодисментами, и только тут я поняла, что слушатели не сразу пришли в себя от удивления.

Наверное, это хорошо.

Когда все немного улеглось, Колтон повернул микрофон к себе и сказал, обращаясь к залу, но глядя на меня:

— Черт тебя побери, Нелл, это было невероятно. — Я слышала напряжение в его голосе, видела волнение в глазах. Внешне Колтон ничем себя не выдавал, но я уже достаточно его знала и улавливала тончайшие модуляции.

Наступило короткое напряженное молчание. Мы с ним знали, какая песня следующая, и оба волновались.

— Эту песню я раньше не исполнял, — сказал Колтон, цепляя на струны каподастр. — Очень личная, я написал ее давным-давно. Нелл меня уже несколько недель подначивает… в смысле, уговаривает выступить с ней, и я наконец сдался. Ну… вот. Она без названия, но, пожалуй, ей подойдет «Еще один час». Надеюсь, вам понравится.

Я видела, как ему трудно. Он заиграл медленную, напевную, меланхоличную мелодию и запел свою колыбельную. В баре стало так тихо, что между аккордами можно было услышать движение воздуха. Никто не шевелился и, по-моему, даже не дышал. Мы с Колтоном отрабатывали эту песню вместе. Он согласился исполнить ее, только если я подпою и подыграю; этим я и занялась. Я пела бэк-вокал и поддерживала основной ритм, но делала это тихо, чтобы не отвлекать. И он сосредоточился, собрался. Я видела, как у людей влажнеют глаза, напрягается горло. Кто-то плакал. Видимо, все понимали, что Колтон рвет свое сердце, с такой страстью он пел. Он снова убаюкивал себя, ненадолго став потерявшимся в Нью-Йорке мальчишкой. Мне стало больно за него. Хотелось обнять, поцеловать, сказать, что он не один.

Когда песня отзвучала, зал некоторое время безмолвствовал, а затем Колтону устроили овацию.

Мы спели еще несколько популярных песен, которым меня научил Колтон, и дуэтом исполнили финальную — «Бартон-Холлоу». Я дрожала от радости и волнения. Ведь заявление на факультет исполнительских искусств я подала по минутной прихоти, устроив акцию неповиновения, чтобы дать родителям понять — я буду жить по-своему. Я никогда раньше не выступала на сцене.

А теперь увлеклась.

Колтон получил плату за выступление и заторопился на улицу. Я не могла понять выражение его лица, но заметила напряжение в движениях. Я нервничала, когда в вагоне метро мы стояли рядом, гитары в мягких чехлах за спинами, и держались за поручень. Колтон молчал. Я не знала, расстроен ли он, зол или перевозбужден после выступления. Я никак не могла угадать его настроение, и от этого мне было неспокойно.

Я взяла его за руку, переплетя пальцы. Колтон взглянул на меня, на наши соединенные руки и снова на меня. Его лицо смягчилось.

— Извини, я просто… Играть эту песню было нелегко… Что-то я отвлекся. Плохая из меня компания.

Я незаметно подвинулась ближе, прижавшись к его боку.

— Колтон, я горжусь тобой. Кроме шуток, ты пел гениально. Люди плакали.

Он отпустил мою руку и обнял за талию, притянув к себе еще ближе. Его ладонь легла на мое круглое бедро, и вдруг вагон метро куда-то пропал, заслоненный ослепляющим ощущением мощного тела Колтона, его жара, твердых мышц. Обжигающее прикосновение испепелило разделявшую нас одежду, я почти чувствовала его кожу. Мне это нужно. Мне необходим контакт тела с телом, тепла с теплом. Мы слишком долго кружим вокруг да около, и мимолетного прикосновения к Колтону мне уже недостаточно. Я хочу большего. Не знаю, зачем он сохраняет дистанцию, но с меня хватит. Я подыгрывала, прекращала целоваться, если переставал он, не настаивала. Поцелуи с недавних пор стали почти платоническими: быстрые прикосновения губ лишь иногда переходили в нечто большее, в царство жара и желания.

Сейчас мое тело пело от его близости, мысли и сердце гудели после всплеска адреналина во время выступления, я чувствовала только Колтона и свое желание. Его пальцы глубоко впились мне в бедро, пристальный взгляд не отрывался от моего, обжигая кобальтовым пламенем. Я знала — он чувствует то же, что и я.

Я прикусила губу, зная, что при этом делается с Колтоном. Он прикрыл глаза, грудь окаменела. Пальцы, державшие меня, напряглись еще сильнее, почти до боли, но я была только рада.

— Ты зайдешь ко мне, — сказал он.

Это был приказ, а не вопрос. Я кивнула, не отводя взгляда.

— Зайду, — подтвердила я и, прижавшись к нему, сказала на ухо: — И сегодня никакого воздержания.

Он со свистом втянул воздух.

— Ты уверена? — Низкий голос вибрацией отдался у меня в груди.

— О боже, да, да. — Мне хотелось, чтобы он понял. — Пожалуйста!

Колтон засмеялся, но в смехе не было иронии — это был животный звук, полный чувственных обещаний.

— Нелли, детка, тебе не нужно просить.

Я вспыхнула — наверное, от стыда.

— Но я прошу! Ты заставил меня так долго ждать… Мне это необходимо.

Его глаза стали такими неистово, пронзительно синими, что у меня занялся дух.

— Я боялся, что ты не готова. Я и сам был немного не в себе. Я давал тебе время.

— Давно поняла и оценила. А сейчас прошу — не надо больше времени на раздумья.

Его рука чуть-чуть сдвинулась, и теперь он почти — но не совсем — держал меня за зад.

— Я лишь хочу, чтобы ты не сомневалась. Ни вопросов, ни колебаний. Пусть все будет правильно.

Я уткнулась лбом ему в плечо, затем посмотрела Колтону в лицо.

— Я готова. Настолько готова… Немного боюсь, но готова.

Он снова засмеялся.

— Это тебе только кажется. Ни фига ты не готова. — Его голос стал отрывистым. — Но будешь готова. Я об этом позабочусь.

И, о боже, боже мой, угрозы и обещания в его голосе оказалось достаточно, чтобы я сжала бедра, боясь повлажнеть. Глаза у меня расширились, дыхание вырывалось неровными толчками.

— Кончай кусать свою чертову губу, пока я, блин, не потерял контроль прямо в поезде, — зарычал Колтон. Я медленно высвободила губу из зубов, дразня его своей покорностью. — Блин, ну почему это так эротично? — Казалось, Колтон искренне недоумевает собственной реакции.

Я выгнула спину и глубоко вздохнула, вмявшись в него грудями. Мы в метро, вокруг люди, но им безразлично, а я охвачена желанием, я сгораю от страсти. Голова будто в огне, предохранители самоконтроля расплавились.

— Прекращай, Нелл. — Колтон резко прижал меня к себе, и я почувствовала его «желание», уткнувшееся мне в живот, огромное и твердое. — Хватит провоцировать. Ты сексуальна, я тебя хочу. Я уяснил.