День револьвера - Андрей Уланов

— Знаю, — так же шепотом ответил я. — Но… черт возьми, она сумела как-то дождаться нас. И просто вот… взять и выстрелить… это несправедливо.

На самом деле спроси меня кто сейчас — и я не смог бы внятно сказать, что именно так задело меня. В конце концов, это был всего лишь вампир, пусть даже и носивший когда-то крест. Просто еще один кровосос. Так ли важно, есть у него церковная лицензия или нет? Дьявольский волк не в силах стать настоящей божьей овечкой, рано или поздно естество возьмет верх и тогда… Выбор невелик: либо церковные печати выполнят свое предназначение, либо на волю вырвется еще один монстр, жаждущий сполна расплатиться за годы воздержания.

Я снова начал поднимать револьвер — и снова опустил его.

А может, все дело было в том парне, Мэлоуне? Там, в салуне Хавчика, я не сделал ничего — просто сидел и смотрел. Нет — еще и радовался, что шериф прошел мимо. Это ведь так естественно — радоваться, что на виселицу тащат не тебя, а кого-то другого. Не родня, не даже друг… он был для меня никем. И не спросят меня в этот раз: Кейн, где же брат твой?

Нет, дело все же не в Мэлоуне. Он уже стал прошлым, горстью разлетевшегося по ветру праха. А я — я жив. Потому что тогда — молчал, и теперь то молчание нашептывает из-за плеча: за тобой должок, эй-парень!

— Справедливость?! — Китаянка дернула ухом. — Вспомни, что я тебе говорила минуту назад. Никакой справедливости нет, есть только шутки судьбы — а это жестокий бог.

— Наверное, так и есть…

— И мы действительно ничем не можем ей помочь.

— Ну разве что ты захочешь сам попробовать сдохнуть вместо неё, — подал голос Толстяк. — Ыгы. Канешна, за последние пару дней ты малость усох, но если тебя потом нести, шесть-семь пинт крови нацедить можно. А если прикопать прямо тут, можно и все десять.

— Хорошо у тебя глаз намётан, зеленый… — пробормотал я, чувствуя, как поминаемая жидкость заставляет кончики ушей предательски краснеть.

— Ну так у вас, людей, кожа-то тьфу, тоньше бумаги, — пустился в объяснения гоблин. — Бывало, пальцем ткнешь, и как хлестнет… замаешься потом отстирывать.

Глупо, но у меня задрожали колени — словно я уже потерял те самые шесть-семь пинт крови. К счастью, в паре футов от меня валялся какой-то бочонок, судя по чистым бокам, выброшенный из повозки еще до пожара. Кое-как перетягивая ноги, я все же доплелся до него, поставил стоймя и сел, пытаясь унять эту идиотскую, неизвестно зачем и откуда взявшуюся дрожь. Во рту было сухо и горько, а на душе — просто погано.

— Он прав, Кейн. — Китаянка как-то неловко двинула рукой, словно хотела коснуться моего плеча, но в последний миг не решилась. — Даже умей она восстанавливаться на уровне высших вампиров… ей нужно много крови, больше чем в нас троих… четверых, считая мула. Увы, компаньон, — это была всего лишь очередная шутка судьбы.

— Знаю, — кивнул я. — Но… понимаешь, Лисса, иногда так хочется, чтобы случилось чудо.

— Понимаю.

Лисса все-таки положила руку мне на плечо. Сжала пальцы — не сильно, а просто… и, отпустив, пошла к повозкам. Пройдя с десяток футов, она остановилась, глянула на меня — я как раз поднял голову и заметил, как глаза моей компаньонки вспыхнули ярко-алым отблеском.

— Чудо?!

Я и моргнуть не успел, как она подскочила ко мне и, схватив за шиворот, дернула вверх, словно нашкодившего котенка.

— Ты хочешь чуда?! Сотвори его!

Когда твой компаньон посреди Запретных Земель лишается рассудка — это плохо. Особенно, когда этот компаньон оборотень, который запросто может порвать своего невезучего напарника на очень мелкие тряпочки.

— Ну, давай же. — Лисса нетерпеливо встряхнула меня, и я с тоскливым отчаяньем подумал, что спасти меня действительно может лишь чудо.

А затем посмотрел вниз, на предмет, послуживший мне стулом.

Это был небольшой, галлонов на десять бочонок. Надпись на крышке была длинная и вдобавок на каком-то французском. Но два слова все же были мне знакомы: Cru Rouge, в переводе на человеческий, красное вино.

И тут до меня дошло.

— Ты… ты… ты хочешь, чтобы я превратил это вино в Кровь Христову?!

— Именно!

— Ты точно сошла с ума! — заключил я. — Таинство святого причастия, это… это… и потом, я ж ни разу не священник! Я и на праведника-то не тяну!

— У тебя есть крест! — отчеканила китаянка. — У неё был крест. Если ты действительно веришь в своего бога — давай, проси у него чудо! Сейчас для этого самое подходящее время, место и повод!

Это был полнейший бред, и я должен был так и сказать этой глупой девчонке! Должен был… проклятье, да я бы мог до заката с ней спорить!

Но я опустился на колени, вытянул из-под рубашки крестик и, до боли сжав его, принялся вспоминать слова молитвы.

* * *

— Не трогай его.

— Что значит «не трогай»?! Он так еще долго может сидеть!

Слова доносились откуда-то издалека, хотя произносившие их неясные тени перетекали с места на место всего лишь в паре футов от меня.

— Дай ему еще немного времени. Не каждый день простому человеку удается совершить чудо.

— Не каждый день в караване вампиров удается с полпинка найти бочонок с кровью — это ты хотела сказать?

— Ты не можешь этого знать.

— Верно, подруга, только и ты не можешь этого знать! Вы ведь не вскрывали бочонок ДО молитвы?! На редкость бессвязной, к слову — будь я людским богом, за такой бред поленился бы головастика в лягушку превратить.

Мозг возвращался в обыденность медленно, словно нехотя. Вот пришла память и, лениво зевнув, бросила на стол карточный веер обрывков-картинок. Молитва — горячечно-бредовая, как верно сказал гоблин. Выстрел. Терпкий запах от ударившей из дыры красной жидкости. Жуткое черно-красное существо, жадно приникшее к бочонку. Я стою, разинув рот, и смотрю, как черная корка начинает вдруг отваливаться, а под ней — чистая розовая кожа и этих розовых пятен становится все больше, они сливаются. И вот уже передо мной стоит не ночной кошмар из самой преисподней, а юная девушка, почти девчонка, с короткими белыми волосами… и клыками.

Вот на этом-то месте я и выпал.

— Не трогай его!

— Ладно, трогать не буду.

Секундой позже я почувствовал, что в мой нос впихнули две динамитные шашки. С очень коротким шнуром.

— А-а-пчхи! А-апчхи! Да какого… а-апчхи!

— О, гляди, как сработало! — прокомментировал гоблин, завязывая тесемки кисета. — Враз ожил. И харя покраснела, и запрыгал не хуже кролика…

— А-а-пчхи! А-апчхи!

— Он еще долго будет чихать?

— А-а-пчхи!

— Похоже, я переборщил с травкой! — Толстяк был на удивление самокритичен. — А эй-парень оказался хлипче, чем я думал. Чихать-то ладно, против курева нашего помола ни один тролль еще не устоял, а вот блевать… пойду, найду ему тряпку какую…