Василий Аксенов - одинокий бегун на длинные дистанции - Виктор Есипов

Одним из таких важных моментов моей юности стал роман Аксенова «Звездный билет». Сначала в «Юности» в 1960 году появились «Коллеги». Героям было по 25 лет, чуть меньше, чем автору в то время. А мне было всего 14 лет, и проблемы 25-летних были для меня далеки. А через год та же «Юность» опубликовала «Звездный билет». Это было стопроцентное попадание в мою 15-летнюю мальчишечью душу. Во-первых, в 15 лет все мальчишки мечтают быть постарше хотя бы на пару лет. Так что 17-летние герои повести были как раз моими героями. Во-вторых, идея свободы (в том числе и от родительской опеки) и ожидание любви были моими подсознательными доминантами. В-третьих, Прибалтика нам, москвичам, представлялась частью чего-то запретно-западного. Правда, впоследствии, побывав там неоднократно, мы все убедились, что это «тот же соцлагерь, только барак повеселее».

Тем не менее книга Аксенова открыла для меня новый мир, где живут герои моих мечтаний. Наверно, это была та самая романтика оттепели, которую ощущал автор книги и люди его поколения. Как Аксенов смог попасть в этот мальчишеский мир 60-х, я до сих пор не понимаю. Его 17-летие пришлось на времена послевоенной нищеты и разрухи. Вместо Прибалтики у него в 17 лет был Магадан, и мечты у него в 17 лет, я думаю, были другими. Когда Аксенов писал свой первый роман — он, как многие, писал о себе и о близкой ему среде. «Звездный билет» стал первым произведением большого мастера, который смог передать ощущения другого поколения.

Следующей книгой, перевернувшей мою душу, стал «Один день Ивана Денисовича»[130], опубликованный в 1962 году. Аксенов был для меня символом свободы, потому что я прочел его до Солженицына. Люди моложе меня на 5–10 лет, как правило, сначала читали Солженицына, а потом Аксенова, и поэтому аксеновские книги не произвели на них эффекта разорвавшейся завесы.

Потом наступили времена самиздата, и тут Аксенов снова оказался новатором — основателем нового литературного направления. Жанр альтернативной истории, столь популярный сегодня, ведет свое начало в русскоязычной литературе от «Острова Крым» Аксенова. Реалии советской жизни, сплетенные с придуманной Аксеновым несоветской жизнью на острове Крым, образовали сплав, который потом будет встречаться во многих его романах.

Моя встреча с писателем, оказавшим на меня в юности столь большое влияние, произошла уже в зрелом возрасте. В 1995 го-ду мы, эмигрировав из России в США, поселились в Северной Вирджинии, недалеко от Вашингтона. Почти сразу после приезда я начал читать лекции по физике в университете им. Джорджа Мейсона, где Аксенов занимал почетную позицию робинсоновского профессора. Моя жена Лена была знакома с Аксеновым еще с 60-х годов. Мы встречались с Васей и его женой Майей как в университете на вечерах, организованных Русским студенческим клубом, куда входило много аксеновских студентов, так и в гостях друг у друга и у общих знакомых.

Аксеновские курсы по истории романа и русской литературе ХХ века пользовались успехом у студентов, хотя, как мне кажется, Аксенов несколько тяготился своей преподавательской деятельностью. Я не помню, чтобы он высоко оценивал своих студентов, хотя несомненно, общение с молодыми людьми подпитывало его энергией.

Из романов, вышедших в США на английском языке, наибольшим успехом пользовалась «Московская сага» (в английском переводе — «Поколение зимы»). Аксенов с удовольствием рассказывал о своем выступлении в Пентагоне и о большом количестве вопросов читателей об этой книге.

Конечно, Аксенов не был удовлетворен судьбой своих романов в Америке. Не был удовлетворен он и интересом к предмету своих студентов. Поэтому, как только у него появились финансовые возможности, он купил домик в Биарицце, во Франции, и ушел из университета Джорджа Мейсона. Последние пять лет своей жизни Аксенов делил между Москвой и Биаррицем. Он продал свой дом в Фэрфаксе и не приезжал больше в США.

Аксенов всегда был модным. Ему удалось то, о чем мечтают все писатели, — перешагнуть границу поколений. Он покорил всех — и романтических читателей журнала «Юность», и бородатых диссидентов, и сегодняшнюю Россию, где «Московская сага» (сам видел) делит книжный развал с Пелевиным и Сорокиным. При этом нельзя сказать, что Аксенов, «задрав штаны, бежал за комсомолом», как бы тот ни назывался. Просто он всегда был молодым. Основатель русской версии «джинсовой прозы», Аксенов сохранил ее способность «освежить мир». Не перестроить, заметим, а отстранить, сделать новым, а значит — юным. Борясь со «звериной серьезностью» (его выражение), Аксенов поставил на «карнавал и джаз». Неудивительно, что он прижился в Америке. Как его американские учителя и соратники — от Сэлинджера до Пинчона[132] — Аксенов исповедовал вечный нонконформизм, взламывающий окостеневшие формы романа, мира, жизни. Об этом, в сущности, все его книги, но прежде всего — «Затова ренная бочкотара».

Писатель любит, когда хвалят его последнюю книгу, но я, читая Аксенова с 4-го класса и зная его четверть века, позволю себе выбрать именно эту повесть, ибо в ней произошло невозможное. Очистив иронией штамп и превратив его в символ, Аксенов сотворил из фельетона сказку, создав положительных героев из никаких.

Когда, наконец, закончится затянувшаяся война отцов и детей и в России поставят памятник «шестидесятникам», хорошо, если б им оказалась затюренная, затоваренная, зацветшая желтым цветком бочкотара, абсурдный, смешной и трогательный идеал общего дела для Хорошего Человека.

I was first assigned to the American Embassy in Moscow in 1961. This was when the «Generation of the Sixties» (шестидесятники) was beginning to rise in prominence. It was an exciting development for those of us who admired Russian literature and were appalled at the crushing of creativity brought on by Stalin’s enforced «socialist realism». I read Vasya’s Starry Ticket with great interest, particularly since it seemed to deal with the same theme as the American writer J.D. Salinger did in his The Catcher in the Rye — a disaffected adolescent who runs away from humdrum reality to what he imagines will be a more glamorous life elsewhere.