Двуглавый Орден Империи Росс. Магия изначальная - Алекс Нагорный

Я вошёл. Татьяна заметила моё появление и что-то сказала. Лерка тут же бросила свой рояль и, повернувшись ко мне громогласно произнесла:

— Господа! А это — Саша — мой старший брат!

Я остановился и несколько напряжённо оглядел присутствующих. Представляться никто не кинулся, и я, расслабившись, двинулся к Лерке. Краем глаза всё-таки осматривая присутствующих. Ибо как сказали в фильме «Легенда номер семнадцать», видеть нужно и своих, и чужих, и блондинку в третьем ряду.

Блондинок я «насчитал» трёх, две сидели на диване напротив входа рядом с каким-то блондином, а одна вместе с двумя брюнетками, или шатенками, не разобрал, на другом диване ближе к роялю. Из своих здесь находились только Лерка с Татьяной. А вот все остальные присутствующие были для меня пока ещё чужие.

По мере приближения я заметил, что молодые люди возле рояля, и впрямь ещё молоды. Моложе нас с Леркой уж точно. Да им на вид было лет по пятнадцать. Салажня! И я решил держать марку. Подойдя к «сестре», я бережно взял её правую руку, просто она сидела ко мне правым боком, поднёс к губам, одновременно наклоняясь сам, и нежно, но очень буднично поцеловал её пальцы. Потом так же неспешно разогнувшись, посмотрел ей в глаза, и бархатным голоском осведомился:

— Что ты сейчас играла, душа моя?

«Душа моя» не дрогнув ни единым мускулишкой на мордашке, сообщила, похоже, только мне:

— Вальс «Голубой Дунай».

— Вот как? — недоумённо брякнул я. И тут же смущённо добавил: — Представь, я не узнал.

Я не считал себя знатоком музыки, но «Голубой Думай» я знал. Ну, в том смысле, что я бы смог его опознать, если бы услышал. Чёрт! Так я ведь сейчас Лерку подставил перед «публикой», типа она играет не правильно. Но она и сама неплохо выкрутилась:

— Саша, да как же ты его узнаешь?! Ведь он и написан-то не для фортепиано, а тут не рояль и даже не пианино. Это же клавикорд. Он звучит совсем по-другому.

— Серьёзно? — спросил я с озабоченным видом, как будто и в самом деле что-то понимал.

— Да-а-а… — она сделалась грустной-грустной. — Видишь, ты даже не узнал, дедушкин любимый вальс… — она чуть-чуть помолчала, чтобы все могли проникнуться. — Я прямо не знаю, как быть со всем остальным. Ещё чего доброго, господа подумают, что я играть не умею.

— Ну, что ты такое говоришь?! — я должен был её как-то «утешать», но понятия не имел, в чём состоит проблема, из которой Лерка тут собирается трагедию создать.

— Господа! — с извиняющимся выражением лица обратилась она к присутствующим. — Меня учили играть на другом инструменте… — тут она начала чуть-чуть приободряться. — У фортепиано и строй другой и клавиш больше.

Про клавиши я сразу заметил, что их чуть ли не вполовину меньше, да вообще роялина эта какая-то не правильная. Может на ней точно не стоит играть? А Лерка продолжала, вроде бы и оправдываясь, но уже уверенно:

— У фортепиано звук по-другому извлекается, здесь на клавикорде такой щипок по струне делается, — и она пальчиком показала как. — И поэтому тут нельзя громче или тише играть. А на рояле или на пианино… — похоже до Лерки дошло, что она сейчас много лишнего сказала. — На фортепиано, в общем, там молоточки по струнам ударяют, там можно…

Она помолчала, ожидая хоть какой-то реакции от публики, но те явно не врубались. Да, чё они?! Я ни хрена не врубался!

— И очень быстрые вещи тоже не получатся, — подытожила пианистка.

Но это я только подумал, что она подытожила, она же глядя на меня выдала:

— «Полёт шмеля»… — и так выразительно развела руками, как будто это произведение погибло навсегда. — Там же везде шестнадцатые доли, а в некоторых местах и тридцатьвторые и даже шисятчетвёртые…

Что такое «полёт шмеля», я тоже знал. Вернее я знал как оно звучит. Батя как-то раз дал послушать, как его на гитаре какой-то мэн лабал. Бали-и-ин!!! Реально впечатляет! Вертуоз!

Стоп! Она чё?! Она «полёт шмеля» на этой роялине сыграть может?! Наверное, может. Не могла бы не говорила. Так чё?! Пусть играет тогда. Получится — хорошо, не получится — всё равно все увидят, что она хотя бы не врёт.

— Валери! — говорю. — Ты не узнаешь, пока не попробуешь. Попробуй!

— Думаешь? — с надеждой в голове вопрошает Валери.

— Просим! Просим! — с энтузиазмом восклицает «публика».

— Давай! — проникновенно говорю я.

Приободренная Лерка вновь поворачивается к инструменту, и…

Нет, тот чувак с гитарой он, конечно, крут и всё такое… но он там, в телевизоре. А это же здесь! Вот прямо тут, руками потрогать можно! Человек, с которым целый год знаешься, на лекциях вместе… пива там попить опять же… И вдруг вот она так запросто: «У меня не получится…» только что не плача… А сама!.. Бли-и-ин! Ну, если это не «получилось», то я тогда Джевахарлал Неру!

На «публику» я одним глазом глянул, хотя, и так понятно. Ну, если я впечатлён, то они просто охренели. Это же только лет через сто напишут, и, по-моему, не для рояля, а вообще для скрипки. А сейчас это звучит как какое-то чудо. Вот так вам, маги недоделанные!

Когда Лерка заканчивает, сначала просто наступает тишина. Ну, понятно — все просто в а… абалдели, в общем. Потом один из юнцов стоящих у рояля с охреневшей от счастья рожей начинает громко хлопать, широко размахивая при этом руками. Почти сразу подключаются все остальные. Все. Те, что сидели на диванах тоже.

Они все подходят к инструменту и окружают нас с Леркой. Наперебой они выкрикивают «Браво!», «Восхитительно!», «Бесподобно!», «Блистательно!», «Это просто восторг!» и что-то ещё.

Я смотрю на Татьяну.

— Великолепно! — говорит она Лерке.

— Вы думаете? — спрашивает у неё Лерка.

— Да, помилуйте! Валерия Константиновна! — Татьяна молитвенно складывает руки на груди. — Я никогда такого не слышала! — и, обращаясь к остальным: — Господа! Правда же, головокружение какое-то?

Снова несколько восторженных выкриков про охрененность сыгранного, а блондинка, та, что сидела на диване между шатенкой и брюнеткой, кстати, они тоже теперь здесь стоят, заявляет на полном серьёзе:

— У нас в Челябинске так никто не сумеет! Это… — она пытается подобрать подходящее слово, но слово не находится, она зависает с широко раскрытыми от восхищения глазами.

— Это виртуозно, господа! — произносит тот парень, который первым начал хлопать. — Мы с батюшкой в Тобольск ездили к деду, так вот там как раз довелось нам слушать Людвига Анизье…

— Самого Людвига Анизье? — словно не веря своим ушам, воскликнула блондинка. — Говорят, что он играет просто бесподобно!

— Сударыня, — обратился к ней парень, ездивший к деду. — Ещё час назад я бы и сам Вам это сказал. Но теперь… После того, чему мы все только что были свидетелями… Язык не повернётся!

Потом видимо смутившись от смелости своего же заявления добавил: