Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик

– Сложный вопрос. Именно поэтому я и здесь. Никогда бы не приехал, если бы не считал, что ты того стоишь.

Я просто смотрю на герра Силвермана – и ничего не говорю.

Я смотрю на него так долго, что напряжение между нами все больше усиливается и ситуация уже становится неловкой, даже если герр Силверман с этим и не согласится.

– Леонард, выбрось пистолет в реку. Поверь в будущее. Иди вперед. Смелей. Все в порядке. Рано или поздно жизнь наладится. Ты способен сделать эту работу.

Может, потому, что я хотел избавиться от всех вещественных доказательств, связанных с сегодняшней ночью, может, потому, что хотел сделать герру Силверману приятное, может, потому, что чертовски забавно швырять различные предметы в воду, я делаю три быстрых шага к реке и бумерангом бросаю туда свой «вальтер».

Я вижу, как он крутится и блестит в огнях далекого города, затем исчезает, и буквально через несколько секунд мы слышим, как он с громким всплеском уходит в воду и тонет.

Я думаю о том, как мой дедушка приканчивал того нацистского офицера – первого хозяина «вальтера».

Я думаю о том, как долго пришлось «вальтеру» путешествовать во времени и в пространстве, чтобы в конце концов завершить свой путь на дне притока реки Делавэр.

И о том, как и истории, и предметы, и люди, и многое другое в любое время могут исчезнуть в мгновение ока.

Затем я думаю о своей выдуманной дочери С. из будущего, о том, как ныряю с аквалангом и играю с дельфином Горацио после ядерного холокоста. У С. все лицо в милых веснушках. И глаза серые, как у меня. И стриженные до подбородка волосы.

«Как думаешь, а мы сможем найти мой старый „вальтер“?» – говорю я ей в своих фантазиях.

«А зачем тебе в детстве нужен был пистолет?» – спрашивает она.

«Хороший вопрос», – отвечаю я, а затем мы снова надеваем маски и прыгаем в воду с борта лодки.

И хотя я понимаю, что это всего лишь дурацкие фантазии, мысль о будущем греет мне сердце – чего уж там душой кривить.

– Ну и что теперь будем делать? – спрашиваю я.

– У тебя есть кто-нибудь дома? – интересуется герр Силверман.

– Нет. Мама в Нью-Йорке.

– Тогда мы едем ко мне.

В такси герр Силверман всю дорогу обменивается эсэмэсками с кем-то, кого он называет Джулиусом.

Судя по выражению лица герра Силвермана и по тому, как он сердито тычет пальцем в телефон, этот самый Джулиус явно не в восторге от моего появления в их доме, но я ничего не говорю и не задаю лишних вопросов, хотя у герра Силвермана такой вид, что мне хочется прямо на ходу выскочить из машины, выкатиться на тротуар, а затем убежать прочь – в крови и синяках – и сесть на поезд до Нью-Джерси.

Я, типа, слегка психую насчет того, что ему наболтал, словно это было ошибкой выложить все как на духу. И я боюсь, что он уже никогда не будет смотреть на меня так, как раньше: то есть в лицо он, конечно, будет мне улыбаться, а за глаза скажет этому своему Джулиусу, что его от меня тошнит. Я продолжаю убеждать себя, что герр Силверман не из таких, что он хороший и понимающий, но теперь мне уже трудно верить ему на все сто процентов.

Когда мы подъезжаем к его дому, счетчик успевает нащелкать больше двухсот долларов, и я настаиваю на том, чтобы расплатиться своей кредиткой, хотя герр Силверман и говорит, что это вовсе не обязательно. Он ведь учитель, и я знаю, что две сотни баксов для него куча денег.

Дрожащей рукой я просовываю кредитку в окошко в пластиковой перегородке между нами и водителем, но герр Силверман делает вид, будто не замечает, что я трясусь как овечий хвост.

Я даю таксисту восемьдесят долларов чаевых – и к черту Линду, которая заплатит по счетам, – но моя рука до сих пор дрожит, и цифры которые я написал, практически невозможно разобрать.

– А это нормально? – спрашиваю я герра Силвермана слабым голосом, пока мы поднимаемся по лестнице.

– Что именно?

– Приводить ученика в свою квартиру.

– Ну а ты-то сам как, нормально?

– Да, но разве школьные правила не запрещают делать такие вещи? Я хочу сказать… Не хочу создавать вам проблемы.

– Ну, я действительно верю, что у нас есть смягчающие обстоятельства. А если ты никому не скажешь, никто и не узнает.

– Ладно, – киваю я и засовываю дрожащие руки в карманы.

Если бы какой-нибудь другой учитель сказал такое, я решил бы, что он осуществляет какой-то извращенный план, но только не герр Силверман, говорю я себе. Ему ты можешь доверять.

Уже у дверей квартиры он вставляет ключ в замочную скважину и говорит:

– Джулиус, парень, с которым я снимаю квартиру, уже дома и давно спит.

Я киваю, потому что, скорее всего, этот Джулиус – партнер герра Силвермана, и я задаю себе вопрос, а не злится ли на меня Джулиус за то, что я отнимаю у герра Силвермана кучу времени, а теперь еще и вторгаюсь в их личное пространство. И в глубине души начинаю жалеть, что приехал сюда и что вообще позвонил своему учителю по холокосту.

Герр Силверман открывает дверь в квартиру и громко говорит:

– Джулиус? Я здесь с Леонардом. – (Нет ответа.) – Проходи, – приглашает меня герр Силверман, и я иду за ним в комнату с кожаным диваном, над которым висит огромная картина с изображенным на ней голым деревом, что напоминает мне о японском клене за окном моего класса продвинутого английского и то, как по-свински я обошелся с миссис Джиавотелла, отчего у меня снова начинается депресняк.

Дерево на картине стоит в окружении отрубленных голов известных политических лидеров: Бенито Муссолини, Иосифа Сталина, Адольфа Гитлера, Ганди, Рональда Рейгана, Джорджа Вашингтона, Фиделя Кастро, Тедди Рузвельта, Нельсона Манделы, Саддама Хусейна, Джона Фицджеральда Кеннеди и еще дюжины других, которых я не знаю. Кажется, будто головы упали с дерева, точно перезревшие плоды. А все полотно было перечеркнуто гигантским красным крестом, словно его кто-то выбраковал. Никогда еще я не видел столь сильного произведения искусства.

– Присаживайся, – предлагает герр Силверман. – Я сейчас вернусь.

Он слегка приоткрывает дверь спальни и проскальзывает внутрь, не давая мне возможности увидеть, что там внутри. Он, типа, практически вжимается в дверной косяк, так как дверь открыта буквально на десять дюймов, и поспешно захлопывает ее.

Я слышу перешептывание и явно не принадлежащий герру Силверману сердитый голос, который словно ветер, что треплет голые ветви дерева.

– Это не входит в твои обязанности, – на повышенных тонах говорит Джулиус.

– Тсс, – останавливает Джулиуса герр Силверман. – Он может тебя услышать.

Они на минуту замолкают, а затем до меня снова доносится яростный шепот.