Дикие карты - Виктор Милан

Огненная ограда вспыхнула и оплела «Генри».

Пришло чувство изумления и умиротворения, но дело было сделано лишь наполовину. Ограда стояла только потому, что Тахион поддерживал ее своей энергией; если она хотела сохранить рассудок, ей следовало научиться самостоятельно воздвигать ее.

Он покинул ее сознание. Тело женщины расслабилось, дыхание стало более равномерным. Tax вновь принялся распутывать узлы, державшие ее, насвистывая какой-то веселенький мотивчик.

Впервые с той минуты, когда он переступил порог этой палаты, у него появилось время как следует рассмотреть пациентку. Тахион уже был очарован ее разумом, но при виде тела сердце у него забилось чаще. Черные, до плеч, волосы разметались по подушке, оттеняя атласную сорочку цвета шампанского и безупречную алебастровую кожу. Длинные темные ресницы затрепетали и поднялись, открыв глаза необыкновенного темно-синего цвета.

Несколько секунд она задумчиво рассматривала его, затем спросила:

— Я вас знаю? Ваше лицо мне не знакомо, но... но я... я вас чувствую.

Синие глаза снова закрылись, как будто она была не в силах справиться с замешательством.

Он отвел волосы у нее со лба и ответил:

— Я доктор Тахион, и вы действительно меня знаете. Мы только что соединили наши разумы.

— Разумы... разумы. Я коснулась разума Генри, но это было ужасно, ужасно! — Женщина вскочила и теперь сидела, дрожа, как маленький перепуганный зверек. — Он совершал такие отвратительные, бесчестные поступки, а я и понятия об этом не имела, я считала его... — Женщина прервала бессвязный поток слов и вцепилась в его руку. — И мне придется жить с ним. Я никогда не смогу освободиться от него. Людям следует более тщательно выбирать себе... Думаю, лучше не знать, что делается у них в головах.

Глаза снова закрылись, а лоб прорезали морщины. Спустя мгновение ресницы дрогнули, и синева ее глаз снова потрясла Тахиона.

— Мне понравилось ваше сознание, — сообщила она.

— Благодарю. Полагаю, что смею с достаточной достоверностью утверждать: я обладаю выдающимся разумом. Несравненно лучшим, чем все те, с которыми вы, вероятно, будете иметь дело.

Женщина фыркнула — этот низкий хрипловатый звук не очень соответствовал аристократической внешности. Тахион поддержал ее смех, с радостью отметив румянец на щеках пациентки.

— Единственным, с которым я, вероятно, соглашусь иметь дело. Скажите, вас часто считают самодовольным? — спросила она светским тоном, откидываясь на подушки.

— Самодовольным? Нет, только не самодовольным. Заносчивым, иногда высокомерным, но самодовольным — никогда. Понимаете, у меня не такое лицо.

— О, не знаю, не знаю. — Женщина протянула руку и легонько провела кончиками пальцев по его щеке. — Мне кажется, у вас очень славное лицо.

Тахион благопристойно отстранился, хотя это далось ему с большим трудом. Она поникла и как-то съежилась, ушла внутрь себя.

— Блайз, я послал людей проверить, как там ваш муж. — Пациентка отвернулась от него и вжалась щекой в подушку. — Я знаю, то, что вы узнали о нем, оскорбляет вас, но мы должны убедиться, что с ним все в порядке.

Он поднялся с кровати, и руки женщины тут же потянулись за ним. Тахион перехватил их и переплел свои пальцы с ее, тонкими и длинными.

— Я не могу вернуться к нему, не могу!

— Подобные решения могут подождать до завтрашнего утра. — Успокаивающий тон должен был вернуть ей самообладание. — А сейчас я хочу, чтобы вы поспали.

— Вы спасли мне рассудок.

— Рад, что смог помочь. — Tax отвесил ей свой самый изысканный поклон и прижался губами к нежной коже на запястье. Такое поведение было неподобающим, но следовало похвалить себя за выдержку.

— Пожалуйста, возвращайтесь завтра.

— Я принесу вам завтрак в постель и собственноручно накормлю вас с ложечки той бурдой, которую в этом заведении считают горячей кашей. А вы сможете рассказать мне еще что-нибудь о моем восхитительном разуме и славном лице.

— Только если вы пообещаете ответить мне тем же.

— О, на этот счет можете быть совершенно спокойны.

* * *

Они плыли по серебристо-белому морю, обмениваясь легчайшими ментальными прикосновениями — родственными и чувственными одновременно. Тахион ощутил, как его тело откликается на первое за долгие месяцы настоящее сопереживание. И заставил себя вновь сосредоточиться на деле. Огненная ограда висела между ними, как блуждающий светлячок.

«Еще раз».

«Не могу. Трудно».

«Надо. Ну, еще раз».

Светлячок снова запорхал, принялся ткать замысловатые линии и завихрения ментальной ограды. Волной мутной зловонной грязи хлынула тьма, и ограда пошатнулась. Тахион успел вернуться обратно в свое тело как раз вовремя, чтобы подхватить Блайз и не дать ей рухнуть ничком на бетонные плиты террасы на крыше.

В ушах у него звенело от напряжения.

— Ты должна научиться сдерживать его.

— Не могу. Он ненавидит меня и хочет уничтожить.

Ее слова перемежались всхлипами.

— Сейчас мы снова попробуем.

— Нет!

Тахион обнял ее, одной рукой обхватив за плечи, а другой сжимая тонкие пальцы.

— Я буду с тобой и не позволю ему обидеть тебя.

Прерывисто вздохнув, Блайз кивнула.

— Хорошо. Я готова.

Они начали все с начала, и на этот раз Тахион держался ближе. Внезапно он ощутил водоворот силы, затягивающий его личность глубже и глубже в ее разум. Это было похоже на грубое вторжение. Tax оборвал их связь и, пошатываясь, побрел сам не зная куда. Когда он очнулся, то обнаружил, что обнимает чахлое ивовое деревце, грустно поникшее в своей кадке, а Блайз горько рыдает, уткнувшись в ладони. В своем черном диоровском пальто с меховым воротником она казалась до странности юной и беззащитной. Строгий цвет, оттененный матовой бледностью ее кожи, в сочетании с высоким тугим воротничком делал женщину похожей на потерявшуюся русскую княжну. Перед лицом столь неприкрытого отчаяния его собственная растоптанная гордость вдруг отступила куда-то на второй план.

— Прости, пожалуйста, прости меня. Я не нарочно. Я просто хотела быть ближе к тебе.

— Ничего. — Тахион несколько раз легонько коснулся губами ее щеки. — Мы оба устали. Завтра попытаемся еще раз.

И они попытались — на следующий день и еще через день, снова и снова, пока к концу недели Блайз не научилась уверенно держать своего непрошеного ментального пассажира в узде. Генри ван Ренссэйлер в своем физическом обличье в госпитале так и не появился; вместо него облаченная во все черное вышколенная прислуга принесла одежду его супруге. Тахиона такое положение вещей устраивало как нельзя лучше. Он был рад, что его опыт помог этому человеку остаться целым и невредимым, но близкое знакомство с сознанием конгрессмена ван Ренссейлера не доставило ему никакого удовольствия; к тому же, сказать по правде, он ревновал. Этот человек имел право на Блайз, на ее разум, тело и душу — а этого так жаждал Тахион. Он сделал бы эту женщину своей дженамири, оберегал и защищал бы ее, но что толку было мечтать об этом? Она принадлежала другому.