Патруль Времени - Пол Андерсон

— Так, так, — приговаривал Гарпаг, возбужденно подпрыгивая футах в десяти от них. — Рубите его!

И тогда Эверард, высунувшись из-за щита, выкрикнул:

— Эй вы, ваш начальник — трусливый шакал, у него самого духу не хватило, он поджал хвост и удрал от меня!

Это было хорошо рассчитано. На миг его даже перестали атаковать. Он качнулся вперед.

— Персы, раз вам суждено быть собаками мидян, — прохрипел он, — почему вы не выберете себе начальником мужчину, а не этого выродка, который предал своего царя, а теперь бежит от одного-единственного грека?

Даже по соседству с Европой и в такие давние времена ни один житель Востока не позволил бы себе «потерять лицо» в подобной ситуации.

Гарпаг вряд ли хоть раз в жизни струсил — Эверард знал, как несправедливы его насмешки. Но хилиарх процедил проклятье и тут же ринулся на него. В этот миг патрульный успел заметить, каким бешенством вспыхнули глаза на сухом лице с крючковатым носом. Прихрамывая, Эверард тяжело двинулся вперед.

Два перса на секунду замешкались. Этого вполне хватило, чтобы Эверард и Гарпаг встретились. Клинок мидянина взлетел и опустился; отскочив от греческого шлема, он, отбитый щитом, змеей скользнул вбок, норовя поразить здоровую ногу. Перед глазами Эверарда колыхалась широкая белая туника; наклонившись вперед и отведя назад локоть, он вонзил меч в тело противника.

Извлекая его, он повернул клинок — жестокий профессиональный прием, гарантирующий, что рана будет смертельной. Развернувшись на правой пятке, Эверард парировал щитом следующий удар. С минуту он яростно сражался с одним из персов, краем глаза при этом заметив, что другой заходит ему в тыл.

«Ладно, — подумал он отрешенно, — я убил единственного, кто был опасен Синтии…»

— Стойте! Прекратите!

Это слабое сотрясение воздуха почти потонуло в шуме горного потока, но воины, услышав приказ, отступили назад и опустили сабли. Даже умирающий перс повернул голову.

Гарпаг, лежавший в луже собственной крови, силился приподняться. Его лицо посерело.

— Нет… постойте, — прошептал он. — Подождите. Это… не просто так. Митра не дал бы меня поразить, если бы…

Он поманил Эверарда пальцем. В этом жесте было что-то повелительное.

Патрульный выронил меч, подошел хромая к Гарпагу и встал около него на колени. Мидянин откинулся назад, поддерживаемый Эверардом.

— Ты с родины царя, — прохрипел он в окровавленную бороду. — Не отпирайся. Но знай… Аурвагош, сын Кшайявароша… не предатель. — Худое тело напряглось; в позе мидянина было что-то величественное, он словно приказывал смерти подождать. — Я понял: за пришествием царя стояли высшие силы — света или тьмы, не знаю. Я воспользовался ими, воспользовался царем

— не для себя, но ради клятвы верности, которую я дал царю Астиагу. Ему был… нужен… Кир, чтобы царство не расползлось на лоскутья. Потом Астиаг жестоко со мной обошелся и этим освободил меня от клятвы. Но я оставался мидянином. Я видел в Кире единственную надежду — лучшую надежду

— для Мидии. Ведь для нас он тоже был хорошим царем — в его владениях нас чтут вторыми после персов. Ты, понимаешь… пришелец с родины царя? — Потускневшие глаза ощупывали лицо Эверарда, пытаясь встретиться с его взглядом, но сил даже на это у хилиарха уже не было. — Я хотел схватить тебя, выпытать, где повозка и как ею пользоваться, а потом убить… Да… Но не ради своей выгоды. Это было ради всего царства. Я боялся, что ты заберешь царя домой; он давно тоскует, я знаю. А что сталось бы тогда с нами? Будь милосерден, ведь милосердие понадобится и тебе!

— Буду, — сказал Эверард. — Царь останется.

— Это хорошо, — вздохнул Гарпаг. — Я верю, ты сказал правду… Я не смею думать иначе… Значит, я искупил вину? — с беспокойством спросил он еле слышным голосом. — За убийство, которое совершил по воле моего старого царя — за то, что положил беспомощного ребенка на склоне горы и смотрел, как он умирает, — искупил ли я вину, человек из страны царя? Ведь смерть того царевича… чуть не принесла стране погибель… Но я нашел другого Кира! Я спас нас! Я искупил вину?

— Искупил, — ответил Эверард, задумавшись о том, вправе ли он отпускать такие грехи.

Гарпаг закрыл глаза.

— Теперь оставь меня, — произнес он, и в его голосе прозвучало гаснущее эхо былых приказаний.

Эверард опустил его на землю и заковылял прочь. Совершая положенные ритуалы, два перса встали на колени возле своего господина. Третий воин снова отрешился от всего, ожидая смерти.

Эверард сел под деревом, отодрал полосу ткани от плаща и перевязал раны. С той, что на ноге, придется повозиться. Главное — добраться до роллера. Удовольствия от такой прогулки будет мало, но как-нибудь он доковыляет, а потом врачи Патруля с помощью медицины далекого будущего за несколько часов приведут его в порядок. Надо отправиться в какое-нибудь отделение, расположенное в неприметном периоде, потому что в двадцатом веке ему зададут слишком много вопросов.

А на такой риск он пойти не мог. Если бы его начальство узнало, что он задумал, ему наверняка бы все запретили.

Решение пришло к нему не в виде ослепительного озарения. Просто он наконец с трудом понял то, что уже давно вынашивал в подсознании. Он прислонился к дереву, переводя дух. Подошли еще четыре перса, им рассказали о том, что произошло. Они старались не смотреть в его сторону, и лишь изредка бросали на него взгляды, в которых страх боролся с гордостью, и украдкой делали знаки против злых духов. Персы подняли своего мертвого командира и умирающего товарища и понесли их в лес. Тьма сгущалась. Где-то прокричала сова.

9

Заслышав шум за занавесями, Великий Царь сел в постели.

Царица Кассандана шевельнулась в темноте, и тонкие пальцы коснулись его лица.

— Что это, солнце моих небес? — спросила она.

— Не знаю. — Он сунул руку под подушку, нащупывая всегда находившийся там меч. — Ничего особенного.

По его груди скользнула ладонь.

— Нет, что-то произошло, — прошептала она, внезапно вздрогнув. — Твое сердце стучит, как барабан войны.

— Оставайся здесь. — Он поднялся и скрылся за пологом кровати.

С темно-фиолетового неба через стрельчатое окно на пол лился лунный свет. Ослепительно блестело бронзовое зеркало. Воздух холодил голое тело.

Какой-то темный металлический предмет, на котором, держась за поперечные рукоятки, верхом сидел человек, словно тень вплыл в окно и беззвучно опустился на ковер. Человек с него слез. Это был хорошо сложенный мужчина в греческой тунике и шлеме.

— Кит, — выдохнул он.

— Мэнс! — Денисон ступил в пятно лунного света. — Ты вернулся!

— А как ты думал? — фыркнул Эверард. — Нас может кто-нибудь услышать? По-моему, меня не заметили. Я материализовался прямо на крыше и тихо опустился вниз на антиграве.