Поверить Кассандре - Константин Жемер

– Кто здесь?!

Прибывшие назвали себя и тотчас были впущены в дом, где пред ними в ночной рубашке и колпаке предстал его превосходительство господин камергер. Мерцающий свет керосиновой лампы, которую Семён Васильевич держал в руке, освещал весьма растерянное и напуганное лицо. Да-да, вне всяких сомнений – именно напуганное!

– Что? Что случилось?! – начал он, не озаботившись поприветствовать нежданных гостей.

– Пропали Мари с племянницей. Из нашего дома они ушли вместе с Верой и до сей поры не возвращались! – сухо ответил Крыжановский, а Щербатский добавил:

– Горничную твою следовало бы поучить манерам, ни в какую не пожелала тебя будить… Кстати, где эта ехидна?

– Ох, ты, беда-то какая! – заохал старик. – Я себя скверно почувствовал и лёг сегодня пораньше, а прислуге разрешил уйти, как всё закончит. Вот ведь напасть: похоже, Верочки сейчас нет у себя-с, она спит чутко, и давно бы услыхала, как вы стучите. Пойдёмте же!

Хозяин дома привёл гостей к спальне супруги, постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошёл. Комната оказалась пуста, а кровать не разобранной.

– Что же это, право? Ведь прежде она никогда-с!.. Где же теперь искать?

Крыжановскому надоело слушать старческие причитания, и он твёрдо сказал:

– Где искать, спрашиваешь?! Что же, кое-какие соображения на сей счёт у нас имеются! На Николаевской набережной, там, где дверь, ведущая под землю, вот где!

Услышав эти слова, Семёнов побледнел так, что стал похож на мертвеца.

– Я не понимаю, право, господа…

– Полушубок, что висит в прихожей, тот самый… – горячо зашептал Циммер.

– Всё ты понимаешь, Семён! – раздражённо бросил Щербатский. – Эти дети заметили, как ты садишься в трамвай, и из озорства решили проследить за тобой. Потом они, как водится, проговорились Вере…

– Не может быть! – отчаянно вскрикнул камергер и тяжело опустился на кровать.

– Ещё как может, вот, изволь ознакомиться! – Сергей Ефимович сунул ему записку, которую оставила Мари.

– Будет тебе, – ласково сказал Щербатский. – Здесь все мужчины, мы уж точно не упадём в обморок от признаний в запоздалой и греховной любви. Дело, ведь, наверняка в какой-нибудь юной курсистке, которая так нуждалась в покровительстве убелённого сединами человека? Бывает…

– Вы не понимаете!!! – взвизгнул камергер, хватаясь за сердце. – Это катастрофа! О, я старый болван!

– Тоже ещё нашёл катастрофу! – возмутился Фёдор Ипполитович. – Великое дело – жена застукала!

– Что там, за железной дверью, Семён? – потерянно спросил Сергей Ефимович, который по поведению старика прекрасно понял: дело обстоит гораздо хуже, нежели полагал шурин.

Вопрос пришлось повторить, ибо Семён Васильевич сидел, уставившись в одну точку и, казалось, совершенно отрешился от происходящего.

– Нет там ничего странного… Сточные коллекторы, вот и вся недолга, – произнёс он, наконец.

– Так какого лешего тебе там понадобилось?! – взорвался Крыжановский.

Поскольку Семён Васильевич не ответил, слово взял Фёдор Ипполитович.

– Оставь его, Серж. Не желает сознаваться, и пусть себе, нам его дурно пахнущие тайны ни к чему. Уж я свою сестру знаю, в канализацию она нипочём не полезет, хоть ты тресни. Следовательно, можно предположить, как оно случилось на самом деле. Дамы потоптались на набережной, может, даже вошли в дверь, но пробыли там лишь до тех пор, пока не испачкались в дерьме, и не осознали, где именно очутились. А дальше просто ретировались. О, я прямо вижу, как они, после своего пикантного приключения, негодуют, как жалуются друг другу на нас, мужчин. Естественно, в такой ситуации самым разумным исходом представляется ресторан с глинтвейном! А как же иначе? Натурально, они сейчас где-то гуляют, а вовсе не похищены Орденом Мартинистов...

– Нет, Фёдор! – по-стариковски пронзительно воскликнул Семёнов. – Они пошли в коллекторы, и даже дальше. Теперь я в этом уверен…, а тогда решил по простоте, что услыхал другую группу, о которой мне знать не положено…

– Ещё одна версия? – удивлённо поднял брови Щербатский.

– Изволь помолчать! – осадил его Крыжановский, и выжидающе уставился на Семёнова.

– Да-с, уверен… – произнёс тот, снова хватаясь за сердце. – Нужно срочно ехать… Сейчас, через пару минут сердце отпустит, и немедленно отправляемся. Эх, не опоздать бы!

Семён Васильевич несколько раз с усилием выдохнул воздух, а затем вскочил на ноги.

– Ну-с, всё, кажется обошлось, – сказал он, улыбаясь через силу, но тут же с исказившимся от боли лицом рухнул на пол.

Пока Щербатский и Циммер поднимали старика и укладывали на кровать, Сергей Ефимович схватил лампу и принялся искать в комнате лекарство. Много времени это не заняло – в прикроватной тумбочке Веры Ивановны, среди прочего, обнаружился нитроглицерин в шоколаде[92]. Удачная находка стала для больного камергера настоящим спасением. Придя в себя, он немедленно схватил Крыжановского за руку и произнёс:

– Я страшно виноват перед всеми и, в наибольшей степени, перед своей супругой. Но, уж дальше придётся без меня расстараться – укатали сивку крутые горки-с…

– Куда ехать, Семён? – мягко спросил Щербатский.

– Скажу-с… Но, прежде, выслушайте, с чем придётся столкнуться. Клянусь, говорить об этом непросто, но не из-за сердца – отнюдь, а оттого, что обстоятельства заставляют делать выбор между доверенной мне тайной и спасением супруги-с. Впрочем, помешать чему-либо вы всё равно не в силах, а вернуть женщин шанс есть. Придётся уж как на духу-с… А там судите старика как заблагорассудится! Я ко всему готов, пусть даже к эшафоту…

***

Когда наёмные сани подкатили к Николаевской набережной, Марию Ипполитовну обуял страх – совершенно безотчётный и какой-то потусторонний. Стыдно, конечно, но так не хотелось больше тайн, сникла всяческая женская солидарность, теперь мечталось лишь об одном: поскорее воротиться в уютную свою гостиную… Нет, занавеси там, пожалуй, менять не стоит – очень уж они славные и родные…

Расплатившись с возницей, дамы огляделись. Вокруг пустынно, куда-то подевались все прохожие. Нева – молчаливая и неподвижная – кажется покойницей, которая уже успела остыть и посереть. Грязно-белая земля молчит, ей в противовес мрачное небо угрожает криком сотен птиц – чаек и ворон, зачем-то объединившихся в какое-то зловещее содружество. В облаках угадываются пугающие образы, которые медленно плывут, видоизменяясь и приобретая еще более ужасающие очертания. Кажется, что это тысячи душ усопших, но не упокоенных, проносятся над головами, пророча немалые беды…

– Быстрее же, быстрее! Вера Ивановна, Мария Ипполитовна, душечки! Вот ступеньки к реке, потом пройти немного, а там и до заветной дверцы – рукой подать! – захлебываясь, таинственным шепотом звала Оленька, сбегая по лестнице на одетую в гранит набережную Невы. Старшие дамы, подхватив длинные подолы, едва поспевали за девушкой.