Демон Максвелла - Кен Кизи

— Теперь он называет себя Перси без персей и доводит всех до белого каления.

— Привет, Монтгомери, — произносит Бетси, появляясь из спальни и завязывая на ходу халат. — Рада тебя видеть.

Хотя ее голос полностью противоречит этому утверждению. Она слишком часто была свидетельницей наших совместных улетов, чтобы испытывать по этому поводу радость. И тем не менее она позволяет ему себя обнять.

— Что это ты тут рассказывал Деву о Черити? Она тебя выгнала, вместо того чтобы накормить завтраком? Правильно сделала. И что, она к тому же ждет ребенка? Я бы на ее месте вообще кастрировала тебя.

— Она совсем не стремится к таким радикальным мерам. Но раз уж ты заговорила о завтраке... — он обходит Бетси и направляется к кухне, шлепая по линолеуму гуарачи. — Как тут у вас насчет яичницы?

— Курятник там, — указывает рукой Бетси. — Сразу за козлом.

— Понимаю. Ну, а где у вас тогда овсяные хлопья?

Пока Бетси мелет кофе, мы с Макелой отправляемся загонять козла, чтобы добраться до курятника. Это зрелище приводит Перси в полный восторг. Его веснушчатое лицо перемещается от окошка к окошку по мере того, как мы пытаемся выгнать козла обратно в поле, с которого он примчался. Когда мы уже затворяем ворота, он-таки умудряется лягнуть Макелу. Я не могу сдержать смех при виде того, как тот ругается и скачет на одной ноге, а Перси улюлюкает и скалится из автобуса. К нему присоединяются павлины и курицы.

В курятнике Макела рассказывает мне о происшедшем.

— Я даже не знаю из-за чего — то ли из-за моих дел с Черной Пантерой, то ли из-за белого порошка. Она просто заявила, чтобы я проваливал и дал ей отдохнуть. Ну, я и ответил: проваливать, так проваливать! Естественно, я тут же позвонил Гелиотропу. Она последний год провела в Канаде со старшим братом Перси, Вэнсом, который косит от призыва. И еще с целой компанией его дружков, которые исповедуют такие же взгляды. Гелиотроп убедила меня похитить Перси у папаши и привезти его сюда... чтобы она могла приступить к реализации своей цели.

Мы задаем курам корм, успокаиваем их и аккуратно складываем в ведро все яйца, оставленные нам крысами и скунсами. Потом мы выходим на улицу и смотрим, как четвертого июля 1970 года солнце поднимается к своему зениту.

— В Канаде?

— Да, — он бросает взгляд на свой автобус. Его черная дверца приоткрылась, и из нее выглядывает Перси. — Хочет создать что-то вроде андеграундного транзита.

— Ты хочешь уехать из Штатов?

— Гелиотроп говорит очень убедительно, — отвечает Макела. — К тому же кто знает, сколько еще продлится эта вьетнамская заварушка?

— Макела, ты уже не подлежишь призыву.

— Зато подлежу аресту за бродяжничество. Спасибо, я уже сыт по горло. Стоит где-нибудь ненадолго задержаться, и уже кто-то висит у тебя на хвосте.

— Послушай, когда я был в бегах, то вдоволь насмотрелся на всех этих бывших американских патриотов. И знаешь, у всех у них есть нечто общее, особенно у мужчин.

Он молча вынимает из ведра яйцо и начинает катать его между своими длинными пальцами иллюзиониста.

— У всех у них в глазах написано собачье чувство вины.

— Вины за что?

— За то, что они сбежали. К тому же Перси еще не достиг призывного возраста.

— Это еще как сказать. Правильный папаша не покладая рук пытается заставить его тренироваться. И педагоги туда же — короткая стрижка, грамотная речь, преданность Родине.

Он медлит. Рыжая голова Перси окончательно вынырнула из автобуса, и теперь он осторожно пробирается через наш двор.

— Но есть такие гвозди, которые никогда не забьешь. Сколько ни старайся.

— Тогда можно попробовать забить их в другое место, — замечаю я.

— Да? — Макела осторожно кладет яйцо обратно в ведро и смотрит на меня. — Правда?

На этот раз я пропускаю его вопрос мимо ушей. Мы слишком давно обсуждаем эту тему, чтобы он удовлетворился коротким ответом. В течение десяти лет нашей дружбы у нас с ним были общие взгляды и, если желаете, общее дело. Мы были соратниками в элитарной и несколько расплывчатой борьбе за освобождение сознания. Мы мечтали об изменении человеческого сознания, чтобы открыть путь более возвышенным мыслям. Мы считали, что лишь обретя это незамутненное преимущество, человечество наконец сможет вырваться из бесконечного круговорота дерьма и бессмыслицы и осознать величественную цель создания Единого Мира. В котором все будут сыты, где будет царить справедливость и мир, где все будут жить в соответствии с гармонией сфер и бесконечно меняющейся дхармой Единого Прекрасного Мира.

Мы никогда не утверждали, что нам доподлинно известно, где состоятся роды этого Нового Сознания и какие именно средства должны быть использованы для стимуляции схваток, но мы никогда не сомневались, что произойдет это здесь, в муках американских потуг.

Европа была слишком оцепеневшей для этого, Африка слишком примитивной, Китай слишком бедным. А русские считали, что они и так уже всего достигли. Но Канада? Канада как-то никогда не рассматривалась, и только теперь о ней заговорили дезертиры нашей мечты. Мне было грустно видеть, что к ним примкнули блистательная и сломленная Гелиотроп и мой старый товарищ Макела. Эти веснушчатые Геки Финны.

После второй порции яичницы Перси начинает зевать, и Бетси отправляет его в койку Квистона. Макела выглядит бодрым как никогда. Он допивает кофе и заявляет, что готов к подвигам. Я излагаю ему план на день. У нас есть выводок новых телят, которых надо заклеймить, и выводок старых друзей, которые собираются приехать и помочь в этом деле. Мы будем загонять скот в кораль, клеймить его, жарить барбекю, купаться, пить пиво и завершим день в Юджине на фейерверке.

— А сейчас надо ко всему этому подготовиться. Рассыпать опилки, купить пиво и укрепить стенки кораля, чтобы телята не прорвались наружу...

— И главное — изолировать козла, — добавляет Бетси.

Макела уже направляется к двери.

— Ну, тогда пошли.

Мы заводим трактор, прилаживаем к нему бур и начинаем проделывать ямы для новых столбиков. Я их устанавливаю, а Макела забивает вглубь камнями, собирая необходимые орудия труда в канавах, причем делает это с такой сноровкой, что я еле за ним поспеваю. Поэтому, когда появляется первый гость, я испытываю огромное облегчение, так как у меня возникает повод для передышки.

Это мой кузен, бывший боксер Дэви. Нос у него красный, а глаза еще краснее. Я спрашиваю, что это он в такую рань, и он отвечает, что еще не ложился. А приехал потому, что в течение долгих ночных блужданий приобрел одну вещицу, которая, на его взгляд, может меня заинтересовать.

— Подарок на День независимости.

И он достает с заднего сиденья своего потрепанного фургона американский флаг длиной в добрых двадцать футов, обшитый золотой тесьмой. Дэви утверждает, что выиграл его в ночном соревновании. Он не помнит, в чем именно соревновался, но утверждает, что победа была безусловной и блистательной. Я говорю, что это — потрясающая вещь, но у меня, к сожалению, нет соответствующего шеста. Дэви оглядывается по сторонам, пока не замечает маленькое мамонтово деревце, которое замерзло в первую же зиму после посадки.