Стокгольм delete - Йенс Лапидус

В руке у него…

С Тедди было достаточно.

– У него оружие! – крикнул он и свалил Эмили на землю. Другой рукой потянул к себе Сару.

Один… два, три… четыре выстрела.

Широко раскрытые, остановившиеся глаза Сары.

Машина с визгом увеличила скорость и скрылась.

Нет, этого быть не должно.

Сара лежала на коврике.

Тедди окоченел. Они – кто бы они ни были – перешли границу. Его распирала ярость. Вот-вот взорвется.

Но не взорвался – бросился к Саре.

Ее блузка на животе быстро намокала кровью.

Она неотрывно смотрела на него огромными, полными ужаса глазами. Хотела сказать что-то, прошептала: «Тедди…» – и тяжко закашлялась.

Он прижимал полотенце к животу Сары. Машину вела Эмили.

Поднял ее осторожно с земли и перенес в машину. Похоже, цели достиг один выстрел, хотя он слышал как минимум четыре. А если, не дай бог, пуля задела позвоночник? Тогда очень важно, как правильно нести. Ошибка может изуродовать ей всю жизнь… если вообще выживет.

Через минуту они выехали на Сольнавеген и мчали к Каролинскому госпиталю. Эмили обгоняла машину за машиной, он механически провожал глазами исчезающие позади силуэты.

Сара не сводила глаз с Тедди. На лице выступили крупные капли пота.

– Тедди… – прошептала она… Тедди один дома…

Только сейчас он понял: она обращается не к нему. Эмили уже звонила в 112, сказала, что едут в Каролинский, но сейчас, на скорости в сто тридцать километров, звонить она не могла.

Тедди стал нащупывать в кармане свой телефон, не сводя глаз с Сары. Старался по выражению лица определить, не потревожил ли ее. Дыхание Сары стало прерывистым. Он знал, что это за признак: критическая кровопотеря.

Наконец он выудил мобильник и трясущимися пальцами набрал 112.

– Женщина с тяжелым огнестрельным ранением, мы везем ее в госпиталь. Дома остался полуторагодовалый ребенок. Один. Тоттвеген, 28, в Сольне. Эдвард.

Мальчик Эдвард, которого она в минуты нежности называет Тедди.

Голова Сары у него на коленях. Прошептала что-то неслышное. Лицо совершенно побелело, появился пугающий восковой оттенок.

Она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, продолжала что-то шептать, но было ясно: сознание покидает ее.

О, дьявол… он видел ясно – она вот-вот уйдет в вечную тьму. Дыхание, цвет кожи, холодный пот: тяжелый шок, падение давления, потом… ДЬЯВОЛ! Он даже думать об этом не хотел. В отчаянии прижал полотенце чуть не изо всех сил.

– Сара, смотри на меня… не засыпай, Сара. Все будет хорошо. Сара!

Эмили гнала так, будто у нее на хвосте десяток «Феррари». Осталось совсем немного.

– Сара, милая… слушай, слушай же меня. Помнишь, ты сказала, что училась на курсах криминалистики. Ты же помнишь, что я тебя спросил?

Глаза, по крайней мере, открыты.

– Помнишь? Я спросил, нет ли там отдельного курса про меня. Про мой случай…

Никакой реакции.

– Ты засмеялась.

Одышка все тяжелей. Дыхание вот-вот остановится.

Она была не с ним. Где-то еще.

Габбе почему-то обрадовался Николе, весело помахал рукой.

Он был одет так же, как и в тот раз. Мягкий прикид.

Никола опустился в уже кем-то продавленную ямку на диване. Сирийские святые и патриархи на стенах мрачно уставились на пришельца.

На журнальном столике стояла тарелка с помидорами и тонкими кольцами лука, пересыпанными ало-желтыми чешуйками красного перца.

– Поешь, – предложил старик.

Никола вспомнил деда. Габбе никак не вписывался в роль заматерелого торговца смертоносным оружием.

– Где твой мобильник?

– Дома.

Правила известны.

– Как ты приехал?

– Хамон подбросил.

– А откуда мне знать, что за тобой нет свинячьего хвоста?

– Я вышел из автобуса в полукилометре отсюда. За мной никого не было. Клянусь.

– Вы, черт вас подери, совсем с ума посходили.

– Как это?

– Опять войну затеваете?

– Нет… на этот раз – нет.

– И еще у тебя хватило ума звонить мне по мобильнику… Надо быть осторожнее, хабиби[54].

Старик раз в семнадцать умнее, чем хочет показаться.

Никола надел прихваченную из дома зимнюю перчатку – не хотел оставлять следов – и вытащил из сумки автомат.

– Это как раз тот «калаш», который они потеряли.

Старик тоже натянул перчатки. Взял оружие и повертел перед глазами. Приклад обмотан черной изолентой.

– «Калаш»… – передразнил он. – Никакой это не «калаш». Не АК-47.

– Ну да? Похож на «калле».

– 7,62 RK. Штурмовая винтовка. Финская копия «калашникова». Тот же самый «калле», только сделан в Финляндии. Они его называют rynnäkkökivääri.

– Вы знаете финский?

– Нет. Хороший прибор. Мне нравится. Наши друзья косились на него, когда делали свой «Галиль».

– Какие друзья?

– Израильтяне. Я, понимаешь ли, из Ливана. Христианин.

– Вон оно что… А что вы знаете именно об этой пушке?

Старик поморщился. Николе, конечно, хотелось показаться специалистом, но он не знал, что «пушками» в этой среде называли только пистолеты и револьверы.

Но старик оказался не только оружейным королем. Оказывается, он еще и король сплетен.

– Знаю, знаю. Много чего знаю. С полгода назад у меня намечалась большая сделка… но все ушло в песок. Слишком много просили. Две штуки точно таких, как этот, и тоже со спиленными номерами. Сделаны в 1995 году. Последний год производства этой модели, со складным прикладом. Финны продолжали с ней возиться… недолго, правда. Сделали пробный образец с предохранителем на левой стороне, под большой палец. Хорошая идея вообще-то, но финскому военному начальству чем-то не понравилась. Так что именно этот прото… прототе…

– Прототип?

– Точно. Прототип. Их сделали ровно двадцать штук, этих прототипов, с предохранителем слева. В прошлом году пять штук увели с оружейного склада в Обу. Значит, смотри, – и этот твой «калашников», и те, что я хотел купить, из одной партии.

– Вот это да… Три из пяти?

– Yes.

– А кто продавал?