Экономика и культура - Дэвид Тросби

В лучшем случае политику, в центре которой стоит индивидуализм, можно защищать как политику, соответствующую либертарианским идеалам индивидуальной свободы, автономии и самоопределения; в худшем – считать, что она ведет к эксплуататорскому, материалистическому и черствому обществу. В других обществах эта ситуация может оказаться обратной, так что там будут преобладать коллективные цели. В этих обстоятельствах образовавшаяся в результате форма социальной и экономической организации может рассматриваться либо как выражение благородных устремлений к эгалитаризму, либо, наоборот, как авторитарное навязывание государственной культуры обществу, предполагающее уничтожение индивидуальных прав. Как возникает «правильный» баланс между этими позициями в отдельных обществах – это, по сути дела, политический вопрос, к которому мы еще вернемся.

Таким образом, современные экономические условия оказывают значительное влияние на отношения между государством и культурой. Конечно, много было сказано о культуре и государстве в разных дискурсах, включая философию, политологию и теорию культуры. Некоторые из этих работ, в особенности работы в области критической культурологии, привлекли внимание к экономическим силам, формирующим культурную политику. Наша задача здесь не рецензировать эту литературу, а взглянуть на экономику и политику (politics) культурной политики (policy) в контексте, в котором борьба за внимание между экономическими и культурными проблемами может рассматриваться в сравнительных категориях.

Если важность экономики для формулирования государственной политики принимается как факт, можно спросить, насколько экономический подход к выработке политики способен инкорпорировать в свой понятийный аппарат культуру. Отталкиваясь от широкого определения культуры как обозначения общих традиций, убеждений и образов жизни, мы можем ожидать, что взаимосвязь будет слабой. Культура в этом значении обеспечивает контекст для экономической деятельности и может каким-то образом влиять на экономические показатели, но нет определенной базы для целенаправленного вмешательства. Другими словами, правительства в либеральных демократических обществах едва ли увидят эксплицитный экономический мотив для политических мер, которые повлияли бы на культуру в этом широком значении, если только их не убедят в том, например, что укрепление общих ценностей благодаря правительственным мерам может повлиять на экономические результаты.

Однако, обращаясь к более специфической интерпретации культуры, мы можем увидеть экономическое основание для политики. У таких видов деятельности, как искусство, культурное наследие, общественное вещание, кинематограф, издательское дело, представляющих явный интерес для государственной политики, есть очевидный экономический аспект, и этот факт отражается в том, что правительства действительно осуществляют экономическое вмешательство в эти сферы, используя такие инструменты, как предоставление субсидий, общественная собственность на предприятия, стимулирование инвестиций, налоговые льготы, регулирование, предоставление информации, образование и т. д.

Если взять как пример искусство, мы должны задаться вопросом, как в позитивной экономической теории: соответствует ли тот факт, что законодатели выделяют средства для этой области, экономической модели свободной рыночной экономики? Их действия могут толковаться трояко. Во-первых, если общество в действительности равнодушно или враждебно относится к искусству, навязывание государственных предпочтений через субсидии искусству и другие меры будет проявлением авторитаризма или, в лучшем случае, патернализма в мире, где, как предполагается, при распределении ресурсов руководствуются принципом суверенности прав потребителя. Во-вторых, можно выдвинуть гипотезу, что правительство действует просто с верой в то, что избиратели разделяют его взгляды, согласно которым искусство благотворно для общества, а роль государственного сектора как раз и состоит в том, чтобы его поддерживать; если это так, действия правительства могут считаться не противоречащими предпочтениям индивидов. В некоторых странах опросы и индикаторы общественного мнения частично подтверждают это предположение, хотя его истинность время от времени вызывает сомнения из-за реакции на случаи непристойности или богохульства в культурных мероприятиях, имеющих государственное финансирование. В-третьих, государственные субсидии искусству могут рассматриваться как результат погони за прибылью со стороны индивидов и предприятий арт-индустрии, которые успешно перехватывают процесс выдачи грантов и извлекают из него выгоду для себя[184].

Более интересный вопрос с точки зрения поисков экономической основы – нормативный: существует ли экономическое обоснование поддержки искусства в рамках модели свободного рынка с экономикой добровольного обмена? В литературе по экономике культуры этому уделялось много внимания[185]. Наиболее достоверное обоснование, изложенное в таких категориях, – предположение о том, что искусство демонстрирует некоторые характеристики провала рынков: искусство порождает внешние экономические эффекты в производстве и потреблении; есть нерыночный спрос на искусство, отражающий ценности существования, альтернативы и наследия; искусство демонстрирует характеристики общественного блага наряду с характеристиками частного блага, которые ему дает индивидуальное потребление. Конечно, подобные рассуждения, если они верны, только на первый взгляд кажутся достаточным оправданием для корректирующего вмешательства государства. Прежде чем такое вмешательство будет гарантировано в нормативных терминах, необходимо будет показать, что в пределе социальные выгоды, полученные от такого вмешательства, перевесят его прямые издержки по сравнению с альтернативными средствами достижения подобного эффекта. Далее потребуется уверенность в том, что препятствия, такие как политическая коррупция или бюрократическая неэффективность механизмов осуществления («провал государства»), не отразятся негативным образом на оптимальном исходе.

Выход за пределы стереотипов эффективности дает возможность рассматривать искусство как мериторное благо (merit good)[186]; если это так, тогда есть основания для коллективных действий. На первый взгляд кажется, что искусство довольно точно подходит под описание «мериторного спроса»: общество явно рассматривает искусство как «одобряемое», однако на частных рынках люди не проявляют в отношении него спрос в той степени, в которой он предполагается подобным взглядом, создающим повод для корректирующего вмешательства. Более тщательное рассмотрение, однако, подсказывает, что ряд характеристик, которые могут быть приписаны искусству как мериторному благу, на самом деле объясняются с точки зрения обобщенных экстерналий или социальных благ. Например, убеждение, что искусство благотворно для общества, когда его придерживаются люди, сами напрямую его не потребляющие, или убеждение некоторых индивидов в том, что потребление чего-то другими индивидами желательно, могут рассматриваться как случаи независимых функций полезности и тем самым объясняться с точки зрения стандартной теории экстерналий. В таком случае то, что на первый взгляд представляется «навязанным выбором», в конечном счете, как оказывается, соответствует принципу суверенности прав потребителя.