📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаМоя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина

Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 101
Перейти на страницу:

Меня кидают в каменный мешок. Проводят в уборную мимо толпы гогочущих немецких солдат. Мне удается стащить немножко туалетной бумаги. Я напишу на ней слова нежности и передам ей на волю. Меня убьют — зато она будет жива.

Когда я умру, кто будет доставлять удовольствие ее телу?

5

Психотерапевт дает мне старый календарь с откидными страницами, просит перед сном раскрывать его наугад. 1991-й год, предположительно март. Я кидаюсь к матери с разобранным таксомотором.

— Давай к отцу, он специалист у нас, дипломированный инженер!

Мать проходит на кухню. Отец садится рядом со мной на корточки в «детской», вжикает по полу («инерционный мотор»). Я представляю отца в растянутых трениках (в некоторых местах нитки порвались и вылезли из простроченной складки). Потом вижу, как он лежит под землей, как там расползаются ткани, разлагаются клетки; сейчас какие-то из этих клеток — во мне.

Мать выходит из кухни, ищет глазами таксомотор (отец попытался приладить кабину, слишком сильно нажал — и пластмасса предательски треснула) и заявляет:

— Ну что еще от него ожидать!

Мне от нее действительно ожидать нечего.

После того как тело отца обнаружили у кромки залива (аутопсии не проводили, посчитав смерть естественной), она спрятала все его фотографии, сдала в русский «Торгсин» обручальные кольца и купила кота, который как ненормальный носится по квартире. Она тоже теперь носится с ним.

Зачем мне расцвечивать и без того унылый мрак памяти ее выкрутасами? Но психотерапевша подначивает: «Ну-с, каковы результаты домашней работы?»

Я вспоминаю дневники, которые вела в заключении одна из «сестер»:

— Я нахожусь в неосвещенной комнате безо всяких предметов. Воздух сперт, наверху — какая-то деревянная штуковина, похожая на трубу. Через нее в помещение проникают миазмы. Я ложусь на жесткую лавку, потом на пол — разницы никакой нет. Стены мертвенны, как кожа мертвого человека. Меня скоро убьют? Смерть — это всего лишь «идея». Мои движения ограничены стенами, мысли — четвертушкой бумаги.

Психотерапевт настораживается и говорит:

— Вы до сих пор находитесь в полной зависимости от Вашей матери. Все, что Вы мне говорите, указывает на то, что метафорически Вы так и остались сидеть в материнской утробе и эта утроба — тюрьма.

6

Как только я оставила в покое «сестер», у меня появилась новая женщина.

Пытаюсь попасть в одну из точек диска со сверкающим лейблом «Валайда».

Крутится пластинка со стертыми дорожками и шипит. Заново, заново заедает. Там черная островерхая шапка, надетая после стирки на банку. Пустая стеклянная банка без глаз, без лица — как голова!

«Придаю форму», — говорит мать.

Я зажмуриваюсь. Меняю диск со стертыми дорожками на блестящий. Кручу его все быстрей и быстрей. Я исключила из диеты все жирное и соленое, я похудела, отпустила кудри и стала как ангел, что позволяет мне легко перепрыгивать с края пластинки на середину и менять дорожки. Главное — очутиться в правильной точке, для этого не нужно никаких психотропных веществ.

Нет смысла возвращаться к эпизодам из прошлого. Один раз записать и забыть: на мне коричневое трикотажное платье, наэлектризовывающее жидкие волосы почище «Детского мыла» с серым зернистым фото ребенка на дешевой, но ароматной обертке, грудь хочется спрятать: как-то неудобно торчит. Четырнадцатилетняя, непривычная к «выходам в свет», я собираюсь в божественный БДТ, фарширую сумочку помадой, биноклем и пудрой. Мать как пластинка заедает, шипит: «Ну ничего не может надеть, все перекошено!» И действительно, у пластинки моей жизни перекошена одна сторона. Такое бывает, когда пластмасса пролежит слишком долго на солнце. Ах да, дача и солнце! Зеленые побеги карабкаются по железобетонным штырям, которые отец воткнул в почву, а я в духоте парника собираю пупырчатые, еще недозревшие огурцы. Вечером он приходит с работы, открывает калитку, осторожно отводя в сторону набухшую ветку сирени, чтобы вчерашний дождь не попал на лицо; мать говорит: «Опять все сожрет! Фрукты, овощи — детям!»

Валайда гладкая, черная, черты резкие, как у блэк буч в овощной лавке вчера. Заметив, что я тру тонкие, практически нерасщепляемые слои полиэтилена между пальцев, та усмехнулась: «Вот и я тру, тру, и все без толку, раскрывание этих пакетов выводит меня из себя!»

Я тру невидимые пленки прошлого друг о друга.

Я вижу крутящийся диск и, как магнитной головке, которая читает хард-драйв, мне нужно просто очутиться в нужной точке пластинки, чтобы расцветить мрак моих нервных клеток Ва-лай-дой!

Учебник по попаданию в прошлое предлагает использовать «резонанс»: если я ощущаю прилив энергии, глядя на гусиные перья, то раньше была птичницей или писарем в штабе; если чувствую волнительную дрожь где-нибудь в Чаттануге — там родилась Валайда — то это и есть моя прошлая жизнь.

В качестве «измерителя дрожи» нужно изготовить собственный маятник.

У меня это не маятник, а оправленная в мельхиор окаменелость, кулон с фоссилом, который привезла из Казахстана сестра (летала в Астану усыновлять малыша, да так и вернулась ни с чем, не найдя никого «с неазиатскими щечками»).

Кладу перед собой распечатанные с Инета фото Валайды. Маятник качается поочередно над каждым снимком. Белые невесомые платья на стремительном, как стрела, тонком теле. Моя рука чуть дрожит. В руках у нее золотой тромбон, на платье — разрез. Маятник застывает. Волосы уложены как-то непросто. Рядом — мужчина. Маятник не задерживается. Валайда выходит из лимузина орхидейного цвета, на переднем сиденье — мартышка в таком же орхидейном, в тон лимузину, жилете и также одетый шофер. Маятник даже не шелохнется. Следующее фото — блоуап, глубокое декольте, ущелье между налитыми соком шарами, захватывающее дыхание как «американские горки». У меня внутри все дрожит, точное попадание, я в нужной точке на этой черной пластинке!

7

Психотерапевт смотрит на меня с сожалением. В качестве домашнего задания я приношу каталожные карточки, на которых неразборчивым почерком накарябала несколько предложений. На таких В. Сирин писал про Цинцинната, который оказался в тюрьме, потому что был непрозрачен. Играющую на тромбоне Валайду Сноу посадили за то, что в белой рыбной Европе она была чужеродной и ее черная кожа так отличалась от молочного эпителия доброкачественно-сдобных датчанок.

Валайда Сноу! Черный рассыпчатый снег, который я растираю по телу. Мои короткие волосы после душа торчат как терновый венец. Вчера парикмахерша-афро-американка, с помощью колледжа красоты стараясь «вырваться в люди», практиковалась на мне, а я представляла ее в обнажающем оранжевом платье, въезжающей на сцену на огромном барабане с тромбоном в руках! Все остальное — за скобками. В том числе и то, что она прижалась ко мне пышным бедром, а я опустила глаза.

На карточках — мессиджи, пришедшие мне в голову во время самогипноза.

1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 101
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?