Исповедь бывшей послушницы - Мария Кикоть

Пантелеимоне я сказала, что нашла замечательное место, настоящую пустыню, что это не монастырь, а небольшая община. Идти ей было некуда: в квартире в Тульской области, где она жила раньше, теперь жила ее сестра с детьми и мама. Дочь была в общежитии. Пантелеимоне ничего не оставалось, как поехать в пустыню.

Заселились мы в этот маленький сруб с печкой и начали подвизаться. Вначале все было очень хорошо, я даже думала, что нашла наконец место, где смогу спокойно жить в молитве и трудах. Жили мы просто, почти как древние подвижники: утром я с 6.30 топила печку в храме, где мы с 8.00 читали утреннее правило: полунощницу, утреню и часы с изобразительными. Потом мы готовили трапезу, кушали, слушая душеполезные чтения святых отцов, убирались и шли на свои послушания. Пантелеимона была келарем и поваром, а я занималась храмом и территорией: разгребала потихоньку завалы, косила тримером засохший бурьян, носила дрова и уголь. Надя вышивала бисером или делала что-то по хозяйству, а м. Ксения занималась с внуком уроками или ездила по делам. Вечером мы читали в храме вечерню, повечерие и акафист. Иногда по праздникам мы ездили в Оптину или в Шамордино.

Официально на этом месте не было монастыря, был только приходской храм, где о. Павел был настоятелем. Батюшка не вмешивался ни в какие дела, приезжал только раз в неделю на службу и сразу же уезжал, а всеми делами храма заведовала м. Ксения. Она вела себя как полноправная владелица этого места и как игумения будущего монастыря, хоть пока здесь было только три послушницы. Все средства, которые прихожане и паломники жертвовали на восстановление монастыря, проходили через нее.

В одном из домиков, как я потом узнала, жила еще одна монахиня и тоже чадо старца Илия — м. Александра. С ней м. Ксения не общалась, она даже не пускала ее к себе в дом и на наши службы, а только рассказывала про нее разные истории, выставляя ее сумасшедшей и опасной. Нам она тоже не рекомендовала общаться с этой «бабкой». М. Александра в свою очередь говорила, что ее о. Илий послал сюда вместо м. Ксении, которая по ее словам, не справлялась со своими обязанностями. М. Александра тоже считала себя будущей игуменией и старалась собрать вокруг себя общину, но пока у нее не было ни одной послушницы. Нам было не понятно, кто же из них двоих истинное чадо старца Илия, которое он сюда послал на игуменство, но потом оказалось, что он благословил на этот пост и ту и другую, не сильно задумываясь о последствиях.

Пару месяцев мы жили этой спокойной и простой жизнью, пока в один прекрасный день после службы к нашему храму не подъехала машина, из которой вышли наши старые знакомые: монахини Михаила и Параскева. Это были сестры Свято-Никольского монастыря, особо преданные Матушке Николае. Они были старшими: Михаила в скиту в Гремячево, а Параскева — в Ждамирово. Сестры были одеты во все парадное: рясы, клобуки, мантии. Даже необычно было видеть такое великолепие в нашей глуши. Они молча прошли мимо меня и направились в домик к м. Ксении. Интересно, что та уже знала об их приезде. Для меня тогда было непонятно, как могла м. Николая узнать о нашем с Пантелеимоной местонахождении и прислать сюда своих лучших подопечных. Батюшка потом мне сказал, что он и не думал скрывать от м. Николаи, куда он меня отправил. У Ксении они провели более двух часов: пили чай и общались. М. Ксения не рассказала, о чем они разговаривали, но дала понять, что разговор шел обо мне и Пантелеимоне. С этого дня спокойная жизнь для нас закончилась. Отношение Ксении к нам стало не просто прохладным, она стала нас бояться, как будто мы были какие-то прокаженные или бесноватые. Теперь по большим праздникам Ксения стала ездить в Малоярославец к игумении Николае. По приезду она с блеском в глазах рассказывала о том великолепии и почестях, которыми окружена Николая. Ксении тоже захотелось создать такой монастырь, нужно было только набрать послушниц. О. Афанасий и еще один ее знакомый иеромонах из Оптиной прислали ей двух молоденьких девушек лет двадцати — Ксюшу и Машу. Еще один друг-иеромонах прислал пожилую но очень деятельную послушницу Татьяну. Теперь нас уже было шестеро. М. Ксения стала часто вывозить нас по монастырям и разным отцам, представляя нас не иначе, как Успенский Шаровкин монастырь, а себя стала именовать, естественно, игуменией Ксенией. Она возила нас даже к старцу Илию, который все это благословил. Это было бы еще куда ни шло, но Ксения стала действительно верить в то, что она теперь игумения и властительница душ. Она стала во всем копировать м. Николаю, даже употребляла ее выражения, как то: «Исполни или отойди!». От нас теперь требовалось подобострастное послушание и безропотное поклонение. Ко всему этому Ксения начала прятать от нас продукты, закрывать дом, чтобы мы не могли даже зайти поесть, она говорила, что у нее нет средств содержать нас, а питаться нам теперь следует за свой счет. Все это было мне уже хорошо знакомо, и я могла себе представить, каким маразмом все это закончится.

Я поехала в Оптину и рассказала обо всем этом о. Афанасию. Мы говорили с ним долго, я рассказала ему, как приезжали сестры из Малоярославца и как снова м. Николая со своими интригами и гадостями вмешалась в мою жизнь, и что теперь уже и отсюда мне придется уехать. Батюшка снова старался выгородить м. Николаю, даже несмотря на то, что она совершила такой низкий и подлый поступок, он говорил, что все это она сделала для моего же блага. Мне он снова предложил средство он всех бед: во всем винить только себя и каяться. Это был наш с ним последний разговор. После этого я, что называется, прозрела. Мне казалось раньше, что о. Афанасий заботится о моем спасении, и что ему не все равно, что со мной происходит, я видела в нем и духовного отца и близкого друга. Это был человек, которому я доверяла всецело. Я действительно не видела, что все эти семь лет он только играл эту роль, играл ее вертуозно и не только для меня, а для многих других девушек, которые ему доверяли. В Свято-Никольский монастырь каждый год приходило по несколько человек от о. Афанасия, он был самый близкий друг м. Николаи, он поддерживал ее во всем. А я-то думала смутить его рассказами о том, что на самом деле творится в этом монастыре. Я думала, что он просто не знает, что за человек м. Николая и что за политику она проводит с сестрами, думала, что он все поймет и разберется. После нашего последнего разговора мне стало все ясно: ему сотрудничество с такой влиятельной игуменией гораздо выгоднее, чем со мной, как он выражался «беглой монашкой». Он не мог принять и мою и ее сторону, он выбрал то, что ему выгоднее.