Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд

Тед Соренсен считал главным препятствием на пути к Белому дому то, что в ХХ веке страна никогда не избирала президентом католика, тем более сорокатрехлетнего, а ближний круг Кеннеди видел еще один источник проблем в Джеки, свободно говорившей по-французски, одетой по последней моде, обожавшей охоту на лис. Кенни О’Доннел, Ларри О‘Брайен и зять Джека, Стив Смит, просто не сообразили, что на выборах Джеки может стать большим плюсом. «Они сознательно решили держать ее на заднем плане, – вспоминал Ричард Гудвин. – Джеки отстранили от кампании, ведь они как политические эксперты полагали, что в представлении американского народа идеал первой леди – Бесс Трумэн, милая, степенная, старомодная женщина-мать, а Джеки только оттолкнет избирателей. Хорошо же они знали американский народ!»

Но что бы ни думали о выборном потенциале Джеки члены клана Кеннеди, друзья семьи и «ирландская мафия», сам Джон хорошо понимал, что, владея иностранными языками, его жена, безусловно, произведет впечатление на избирателей, для которых английский – второй язык. В октябре 1959 года он попросил Джеки помочь ему в кандидатской кампании в Луизиане. Эдмунд Регги, который затем руководил в Луизиане президентским штабом Кеннеди, заметил, что супругам не терпелось остаться вдвоем и провести вечер в старинном французском квартале. Наутро Джеки встала слишком поздно и не поехала с Джеком в самое сердце черного квартала Нового Орлеана, где ее ждали с букетом роз. Потом супруги вылетели в Лафайет, где Джеки преподнесли две камелии, а затем кортеж из двенадцати белых «кадиллаков» модели 1958 года отвез всю группу на обед в загородный клуб, где Джеки удивила присутствующих, сказав несколько слов по-французски. В этот же день, на коронации королевы Рисового фестиваля, более ста тысяч человек пришли посмотреть на чету Кеннеди. Джек попросил жену выступить перед собравшимися. Когда она шагнула вперед и негромко произнесла по-французски: «Добрый день, друзья», толпа кейджанов, местных потомков французов, буквально взорвалась. Регги вспоминает: «Они взревели от восторга. Невообразимый гам, крики, аплодисменты… А Джеки по-французски продолжала, что рада оказаться в Южной Луизиане, поскольку в детстве отец рассказывал, что Луизиана – это уголок Франции, а она любит Францию, ведь в ее жилах течет французская кровь, и она счастлива убедиться, что отец говорил правду и Луизиана действительно чудесный уголок Франции…» Когда она ехала в «кадиллаке» (на сей раз модели 1959 года) во главе парада, шум стоял оглушительный. Из толпы чуть ли не под колеса автомобиля выскакивали женщины, чтобы поговорить с Джеки по-французски, а одна даже подарила ей домашние конфеты. Потом машина направилась в аэропорт, и Джеки с мужем смотрели только друг на друга. По словам Регги, «[они] сидели на переднем сиденье как голубки. В самом деле… я даже слегка смутился… нельзя же при посторонних шептать что-то на ухо жене, смеяться и трепать ее по щечке…»

Ранее в том же году, когда планы президентской кампании 1960 года стали обретать зримую форму, Джеки испытывала серьезные опасения касательно того, как все это отразится на их жизни, и обратилась за советом к Джо Олсопу. Она сомневалась, стоит ли игра свеч, учитывая, что она не видит мужа с дочерью в одном месте хотя бы два дня подряд, а когда они с Джоном все-таки встречаются, то от усталости даже разговаривать не в силах. Однако Олсоп сказал, что именно эта единственная игра и стоит свеч, и Джеки потом снова и снова обдумывала его слова. Постепенно она приняла точку зрения Олсопа и стала находить плюсы в сложившейся ситуации.

Политические запросы мужа Джеки поддерживала, но не всегда с энтузиазмом. В силу прирожденной осторожности и сдержанности она недолюбливала биографов, как и журналистов. Даже вполне доброжелательных писателей вроде историка и политика Джеймса Макгрегора Бёрнса, который с согласия семейства Кеннеди писал краткую биографию Джека во время кампании 1960 года. Макгрегор Бёрнс интервьюировал Джеки, как и прочих членов семьи, и она показалась ему наименее открытой: «Она держалась уклончиво, но была очень вежлива. Отвечала на мои вопросы, однако не подпускала близко». Когда в октябре 1959 года Бёрнс прислал Кеннеди рукопись, семью весьма огорчил получившийся портрет: автор, конечно, симпатизировал Джону, однако в книге явно прослеживались вполне понятные сомнения насчет того, насколько полно он приемлет либеральный курс. Бёрнс получил от Джеки письмо, по его словам «милое, но недовольное». Когда речь заходила о Джоне, Джеки, словно тигрица, защищала имидж и репутацию мужа. Ей не понравилось, что автор называет ее не Жаклин, а Джеки: «Не люблю это имя и не хочу, чтобы меня так называли»; но это мелочь. Куда серьезнее были ее претензии к той части текста, где Бёрнс писал о болезни Аддисона, которую Кеннеди скрывали от всех, и перечислял хвори, какими Джек переболел начиная с детства. Не понравился Джеки и рассказ о стараниях Джона завоевать одобрение отца и то, что Бёрнс представил Джона жалким и «непригодным на пост президента».

Бёрнс ответил, что Джон только выиграет от честной информативной книги, написанной без прикрас, но с симпатией, не определившиеся в своем выборе читатели увидят, «какую головокружительную карьеру сделал Кеннеди, а главное – как он вырос и сколь многого достиг». Джеки показала письмо мужу и написала примирительный ответ, согласившись с доводами Бёрнса: «Уверена, получится книга, которой все мы будем гордиться». Однако в глубине души обида осталась. Бёрнс старался быть нейтральным и объективным, но, как сказал другой биограф, испытавший на себе тяжесть недовольства семьи, «для Кеннеди нейтральность сама по себе грех».

Джеки стремилась защитить мужа от куда более серьезных упреков, которые курсировали в ту пору: о нем говорили, что он марионетка в руках властного отца. Джо безусловно был противоречивой фигурой. Лора Бергквист, талантливая журналистка, сотрудница журнала Look, на протяжении всей кампании сопровождавшая Джека, писала: «Поговаривали, что фактически всем заправляет старый Джо, якобы он покупает для сына этот пост и имеет на Джона огромное влияние. Многие из моих авторитетных вашингтонских знакомых, как политиков, так и журналистов, не принимали Кеннеди всерьез, считали его “золотым мальчиком”, которым руководит Папочка…» Не секрет, что в 1952-м Джо «одолжил» финансово ненадежной Boston Post полмиллиона долларов, чтобы газета поддержала Джона в предвыборной гонке за кресло сенатора, а Джон с присущей ему прямотой признался в интервью репортеру Флетчеру Нибелу, что им «пришлось купить газету». В статье, посвященной кандидатам на президентский пост и опубликованной в журнале Time в ноябре 1958-го, среди минусов Кеннеди назвали вероисповедание, а затем «слухи, что его отец-миллионер, бостонский финансист Джо Кеннеди, готов потратить любые деньги, лишь бы обеспечить сыну победу на выборах; эти слухи категорически отрицаются самими Кеннеди, но старательно раздуваются оппонентами». Джеки, как писал Time годом раньше, «позволила себе мастерски упростить образ свекра, защищая его от обвинений, что он руководит карьерой собственных детей. “Вы, – сказала она, – рисуете его этаким гроссмейстером, который ловко передвигает фигуры на шахматной доске… тогда как он вообще-то милый пожилой джентльмен, с которым мы видимся в День благодарения и на Рождество”». Бёрнс согласился убрать из книги пассаж о болезни Аддисона, слухи о которой и без того выплыли наружу и муссировались сторонниками Линдона Джонсона на съезде Демократической партии в 1960-м. В 1959 году Джеки на передовой защищала интересы мужа, но это была лишь первая из баталий, впереди ждали другие, куда более ожесточенные.