Чистильщик - Пол Клив

Очень хочется встать и попить, но это искушение отступает перед страхом, что боль окажется сильнее, чем я в состоянии вынести. Поэтому я мучаюсь жаждой, пока наконец не засыпаю. Когда я просыпаюсь, то чувствую, что весь покрыт потом. Простыни мокрые, лицо — липкое. Пить хочется так, что я сминаю простыни и пытаюсь выжать из них хоть немного воды. Когда у меня это не получается, я заглядываю в ведро с мочой, но понимаю, что на это пока не способен.

Шатаясь, встаю на ноги и, прихрамывая, отхожу от кровати, чтобы осчастливить раковину своим присутствием. Меня рвет, потом я наполняю стакан водой и залпом выпиваю его. Наполняю снова. Мою раковину. Меня снова рвет. Кухонная скамья довольно чистая. Не помню, чтобы я ее чистил. На самом деле квартира выглядит так, будто я убрался. Чем я вообще занимался, пока был без сознания?

Когда я, наполовину волоча, наполовину переставляя ноги, двигаюсь обратно к кровати, спотыкаюсь и падаю на пол — пах мой взрывается болью. Мир исчезает, а когда я прихожу в себя, я снова в кровати. На прикроватном столике стакан воды и баночка с таблетками без названия. Прошло несколько часов.

Вынимаю одну из таблеток. Наверное, какой-то антибиотик. Проглатываю, запивая водой. Закрываю глаза. Я уже не знаю, что реально, а что нет.

Вылезаю из кровати, прислоняюсь к дивану и сыплю немного еды в аквариум. Я не смотрю, как они едят. Вместо этого оглядываю комнату. Моя одежда выстирана и аккуратно сложена. На простынях почти нет крови. Смотрю вниз, на повязку на ране. Там как будто меньше крови, чем вчера. Это Мелисса сменила повязку, когда помогала мне перебраться на постель? Или это я сам сменил, когда перебирался на постель? Господи, что со мной происходит? Впадаю в забытье, едва коснувшись кровати.

Когда я просыпаюсь, то беру телефон и набираю номер.

— Джо? Это ты?

— Да, мам. Послушай, я не смогу прийти сегодня на ужин.

Говорить сложно, пытаюсь, чтобы голос мой звучал настолько естественно, насколько это возможно у парня с одним яичком.

— Я приготовила котлеты, Джо. Ты любишь котлеты.

— Точно.

— Мне не трудно готовить тебе котлеты. Тебе ведь нравится, правда?

— Конечно, мам, но…

— А папе никогда не нравились мои котлеты. Он говорил, что у них вкус как у подошвы.

— Мам…

— Потому что, если они тебе тоже не нравятся, могу приготовить то, что ты скажешь.

Черт побери, что она несет? Господи.

— Слушай, мам, я не могу приехать. Я завален работой.

— Как ты можешь быть завален работой? Ты машины продаешь. Слушай, Джо, я могу приготовить что-нибудь, что тебе нравится. Может, спагетти?

Сначала я вообще не понимаю, о чем она, но потом вспоминаю, что несколькими годами ранее я рассказывал ей, что продаю машины. Осознаю, что вцепился в трубку мертвой хваткой.

— Я не могу приехать, мам.

— Значит, в семь часов?

— Я не могу приехать.

— В супермаркете скидка на цыпленка. Может, мне купить?

Я трясу головой, скриплю зубами. Гениталии пульсируют от боли.

— Как хочешь.

— Цыплята под номером восемь очень дешевые.

— Ну, тогда купи.

— Думаешь, стоит?

— Конечно.

— Хочешь, я тебе тоже куплю?

— Нет.

— Мне не трудно.

— Не надо, мам.

— С тобой все в порядке, Джо? У тебя больной голос.

— Я устал. Вот и все.

— Тебе надо больше спать. У меня как раз есть то, что нужно. Хочешь, я приеду?

— Нет.

— Ты не хочешь, чтобы я видела твой дом? У тебя там всякие гейские штучки, Джо? Может, с тобой какой-нибудь друг живет?

— Я не голубой, мам.

— Так что мне делать с котлетами? Выбросить, что ли?

— Заморозь их.

— Я не могу их заморозить.

— Я приеду в следующий понедельник, мам. Обещаю.

— Ну, поживем — увидим. Пока, Джо.

— Пока, мам.

Я весь вспотел. А еще я очень удивлен, что она первая попрощалась. Заглядываю в ведро. Запах мочи исчез. Вода чистая. Мочусь в нее, в промежности пульсирует.

Когда я вешаю трубку, в голове возникает смутное воспоминание. Я почти уверен, что когда вернулся домой из парка, я кому-то позвонил. Вот только кому?

Салли?

Встаю и иду к холодильнику. Записка с ее номером все еще висит там, но бумажка заляпана кровью. Я вернулся домой. Мне было плохо. Я позвонил. Да, по-моему, позвонил.

Возвращаюсь в кровать. Яичка у меня больше нет, и когда я пытаюсь вспомнить, кто его удалил, то рисую в воображении Мелиссу, спрятавшую лицо за хирургической маской, а потом — Салли.

Интересно, куда я его дел? Или куда они его дели? Свет и тьма, сон и явь, осознание всего происходящего, и потом — ничто.

Я скольжу вдоль этого существования так, как умею, и не слежу за временем на тот случай, если оно вдруг остановилось. Иногда я стою перед аквариумом, смотрю на Шалуна и Иегову, не помня, как встал и подошел к ним, и думаю о том, запомнила бы золотая рыбка, если бы ей удалили яичко. Яичка у меня больше нет, а вместе с ним исчез всякий здравый смысл. Он никогда не вернется. Надежду на что бы то ни было оставляю на потом.

Мои внутренние часы будят меня в семь тридцать в понедельник утром. Прошла целая неделя. Вот так, просто. Вылезаю из постели и понимаю, что ходить мне гораздо легче, чем все эти дни.

Начинаю заниматься будничными делами. Принимаю душ, бреюсь, хотя у меня это занимает насколько больше времени. Делаю себе тосты. Кормлю рыбок. В квартире пахнет не так плохо, как я ожидал.

Ведро с водой, куда я мочился, выглядит так, будто я это сделал всего пару раз. Когда я готовлю себе обед, то вижу, что почти вся еда, которая была у меня, закончилась. Спускаться по лестнице довольно неудобно, и я делаю усилие, но кровь на моем комбинезоне не выступает. Мне приходится объяснять мистеру Стэнли, почему я пропадал на целую неделю. Да, мама болела. В тряском автобусе швы на том, что осталось от моей мошонки, грозят раскрыться. Мне нужны мужские прокладки. Или машина времени.

Мистер Стэнли высаживает меня из автобуса. Я, прихрамывая, перехожу дорогу, и готовлюсь к новой рабочей неделе.

— Я слышала, ты вернулся, — говорит Салли, и на лице ее будто отражается борьба: она выглядит счастливой и озабоченной одновременно. Я внизу, в курилках, вожу туда-сюда мокрой тряпкой, пытаясь отмыть пятна рвоты и мочи, которыми воскресные пьяницы щедро покрыли пол и стены. Наверное, из всего, чем я тут занимаюсь, эта работа — худшая. Каждый месяц нанятые уборщики приходят сюда и проводят тут капитальную уборку, но удивительно, как крашеные блочные стены и цементный потолок умеют впитывать запах блевоты и мочи.