Мистификатор, шпионка и тот, кто делал бомбу - Алекс Капю

Ежедневно прибывали новые специалисты, ежедневно армейские транспорты доставляли многотонную аппаратуру из самых дальних уголков США; только в июле в Лос-Аламос привезли четыре мощнейших и крупнейших в мире ускорителя и смонтировали на литых бетонных фундаментах в специально сооруженных бараках.

Вместе с Эдвардом Теллером и Джоном фон Нейманом Феликс Блох работал над механизмом взрывателя, при котором радиоактивный изотоп формируется в полый шар и посредством имплозии стремительно и очень высоко герметизируется, чтобы достичь критической массы для полной цепной реакции без преждевременной детонации. В их задачу входило рассчитать теоретически, а затем экспериментально доказать, что это возможно. Расчет направленных со всех сторон внутрь ударных волн оказался математически крайне сложным и продолжался несколько недель, ведь вычислительных машин еще не существовало.

Когда расчеты были завершены, настал черед экспериментального доказательства. Феликс Блох и его коллеги изготовляли маленькие бомбы из полых металлических шаров, окруженных взрывчаткой, относили их в глубокий крутой каньон и клали на массивную плиту из железобетона. Потом укрывались в построенном специально для них блиндаже и затыкали уши.

Когда громовое эхо в каменных стенах утихало и дым рассеивался, они выходили из укрытия, спускались в каньон и собирали обломки металлического шара. Первые опыты ожиданий не оправдали. Детонация не обеспечивала равномерного сжатия шаров, а разрывала их на куски самой невероятной формы.

Тогда они вернулись в лабораторию, отложили шары и занялись проектированием трубчатых бомб, надеясь таким образом уменьшить на одно измерение инверсивность ударных волн.

В восемнадцать часов сирены возвещали конец рабочего дня, и все шли домой. Вечером встречались, пили коктейли в столовой бывшей школы для мальчиков. Большинство жителей Лос-Аламоса учились и работали в университетах и привыкли к светской жизни университетских городов, а поскольку в пустыне Нью-Мексико с развлечениями обстояло плохо, они своими силами без конца организовывали концерты, киносеансы, театральные спектакли и танцевальные вечера, временами устраивали и танцевальные представления индейцев, которые днем работали у ученых истопниками, ремесленниками и посыльными. Как-то раз группа физиков-театралов поставила «Мышьяк и старое кружево»[59], где Оппенгеймер изображал первый труп в сундуке, а Эдвард Теллер – второй. Около полуночи все возвращались по темным, неосвещенным щебеночным улицам домой. Когда светила луна, пинии отбрасывали черные тени.

Ночами в Лос-Аламосе царила тишина, все спали под защитой колючей проволоки, широким кольцом опоясывавшей поселок. Вдоль забора патрулировали молчаливые солдаты, вдали выли койоты. Порой гремел выстрел. В такие ночи Феликс подолгу лежал без сна и поражался, что как мальчишка-школьник взрывает сейчас в отдаленных каньонах маленькие бомбы. С удивлением он констатировал, что, хотя желал посвятить свою жизнь чему-то сугубо миролюбивому и с точки зрения военной техники совершенно бесполезному, теперь все ж таки угодил за колючую проволоку. И порой спрашивал себя, кого, собственно, эта колючая проволока защищает – Лос-Аламос от мира или мир от Лос-Аламоса.

Его сосед Эдвард Теллер тоже частенько бодрствовал допоздна. У него была привычка по ночам играть на стейнвеевском рояле, который его жена купила на аукционе в гостинице и неведомыми путями доставила сюда из Чикаго. Играл он виртуозно и страстно, а осенью 1943-го постоянно играл Венгерскую рапсодию № 12 Листа. Сквозь тонкие стены звуки улетали далеко в ночную тишину, разносились по равнине в холмы и темные каньоны, где покоились древние, покинутые индейские пуэбло.

Двенадцатого октября 1941 года, вернувшись в свободную зону, Лаура д’Ориано сразу проехала в Ниццу и посетила комиссара Котони в его конторе, расположенной у вокзала на авеню Жоржа Клемансо. С удивлением она отметила, что при ее появлении маленький корсиканец встал, отдал честь и похлопал ее по плечу как солдата, который отличился в бою особой храбростью.

Surveillance du Territoire очень довольна вашей работой, сказал он, вручая ей конверт с семью тысячами франков. Генерал де Голль просил передать вам его личную благодарность.

Это я должна благодарить, сказала Лаура, пряча конверт.

Прошу вас в ближайшее время не отлучаться из города. Возможно, скоро мы поручим вам новое задание.

Она кивнула и повернулась к выходу, но Котони придержал ее за локоть.

Скажите, Лаура, у вас все хорошо?

Да, конечно, спасибо.

Наверно, вы сочтете меня неделикатным, сказал он. Но ваше выражение лица… оно мне знакомо, видел такое у моей жены.

Точно. В этом все дело, сказала Лаура.

Да, сказал Котони. Только у моей жены такое выражение не все время. А у вас оно было и при нашей последней встрече. И при предпоследней, если память мне не изменяет.

Что поделаешь, сказала Лаура. Такова женская участь.

И давно ли?

Год, может быть, полтора. Лаура пожала плечами. То сильнее, то слабее.

Тогда снимайте пальто и садитесь, сказал Котони и взялся за телефон. Это нужно устранить. В таком состоянии я вас использовать не могу.

Девятнадцатого октября он на своей служебной машине отвез Лауру в больницу Святой Орлеанской Девы, и на следующий день ее оперировали. Чем именно она в точности страдала, выяснить невозможно. Но через несколько недель на допросе она сказала, что ей вырезали аппендикс, а поскольку полость живота была вскрыта, заодно удалили и матку. После этого она, кажется, ни на что больше не жаловалась.

Больничный счет на семь тысяч франков оплатил комиссар Котони. После операции Лаура одиннадцать дней провела в больнице, после чего продолжила реабилитацию в гостиничном номере. Котони ежедневно навещал ее, приносил фрукты и свежее молоко. Иногда водил в ресторан и настаивал, чтобы она заказала большой кусок мяса.

В те дни мясо и молоко были редкостью, большую часть сельскохозяйственной продукции забирали немецкие оккупанты. Но в октябре 1941 года немецкие танки в России впервые застряли в грязи. В Средиземноморье Черчилль готовился к походу против Италии, а в Атлантике военные корабли США получили от президента Рузвельта приказ без предупреждения открывать огонь по всем немецким или итальянским кораблям.

Когда Лаура д’Ориано окрепла, комиссар Котони вызвал ее к себе в контору и посвятил в подробности следующей миссии. Под чужим именем ей предстояло выехать в Италию и наведаться в военные порты Генуи и Неаполя. В Генуе произвести лишь короткий учет, а в Неаполе задержаться на шесть недель и постоянно докладывать, что за корабли заходят в порт и выходят в море.

Шестого декабря 1941 года он отвел Лауру к связнику, который назвался Чосичем. На серебристо-сером «панаре» этот Чосич вместе с ней отправился в Бриансон, самый высокогорный город на крайнем востоке французских Альп, всего в десяти километрах от итальянской границы и пятьюстами метрами ниже.