Битая карта - Иэн Рэнкин

Ребус с любопытством посмотрел на него:

— Думаете, даст? Я, конечно, имею в виду, когда все это рассосется.

Он вышел из машины. Эркарт фыркнул:

— Рассосется? Такие дела не рассасываются, если вы член парламента. Этот борд… обвинения в газетах… как будто их было мало. Теперь еще и убийство. Нет. — Он отрицательно покачал головой. — Это не рассосется, инспектор. Это грязевая ванна, а грязь прилипает.

Ребус захлопнул дверь машины.

— И когда дверь закрываешь, звук тоже приятный, надежный, правда? Вы хорошо знаете миссис Джек?

— Довольно хорошо. Редкий день мы не виделись.

— Насколько я понимаю, мистер и миссис Джек жили каждый сам по себе?

— Я бы не торопился с такими заключениями. Они были супругами.

— Любящими супругами?

Эркарт задумался на мгновение.

— Да, я бы сказал, да.

— Несмотря ни на что? — Теперь Ребус обходил машину, словно решая, купить ее ему или нет.

— Не уверен, что понял вас.

— Ну, вы же понимаете. Разные друзья, разный образ жизни, разное время отдыха…

— Грегор — член парламента. Он не может вдруг сорваться с места и ехать куда-то.

— А с другой стороны, — сказал Ребус, — миссис Джек была… как бы это сказать? Легкой на подъем? Может быть, даже непоседливой? Из тех людей, кто не любит сидеть на одном месте?

— Вообще-то да, это вы довольно точно сказали.

Ребус кивнул и постучал по крышке багажника:

— Вместительный?

Эркарт подошел и открыл багажник.

— Ого-го, — сказал Ребус, — места хоть отбавляй. И довольно глубокий, да?

Багажник, помимо всего прочего, был безукоризненно чист. Ни пятнышка, ни царапинки. Впечатление такое, будто им никогда не пользовались. Внутри лежала небольшая канистра для бензина, красный треугольник аварийной остановки и набор клюшек для гольфа.

— Он любит играть в гольф?

— О да.

Ребус закрыл багажник.

— Я сам не играю. Мячик слишком маленький, поле слишком большое. Ну что? В дом?

* * *

Вид у Грегора был такой, будто он побывал в аду и вернулся оттуда на общественном транспорте. Волосы в последний раз он расчесывал, наверное, вчера или позавчера, одежду менял тогда же. Он был выбрит, хотя в некоторых местах, пропущенных бритвой, оставались щетинки. Он не дал себе труда подняться, когда вошел Ребус. Просто кивнул и показал стаканом на свободное место — одно из тех жутких мармеладных кресел. Ребус с опаской приблизился к нему.

В хрустальном графине у Джека был виски, а на ковре рядом с ним стояла бутылка, пустая на три четверти. В комнате пахло затхлостью и запущенностью. Джек отхлебнул из стакана, потом почесал красный распухший палец о граненую кромку.

— Я хочу поговорить с вами, инспектор Ребус.

Ребус сел, утонув в кресле.

— Да, сэр?

— Я хочу рассказать кое-что о себе… и, возможно, о Лиз, в некотором смысле.

Это была еще одна заготовленная речь, еще одно продуманное вступление. В комнате, кроме них двоих, никого не было. Эркарт вышел, сказав, что приготовит кофе. Ребус, еще не пришедший в себя после разговора с Уотсоном, попросил чая. Хелен Грейг, похоже, не было — у нее заболела мать. «Опять», — сказал Эркарт, направляясь на кухню. Преданные женщины — Хелен Грейг и Кэт Киннаул. По-собачьи преданные. А Элизабет Джек? Может, это сучья преданность?.. Боже, какие непотребные мысли приходят ему в голову! Нехорошо так думать, в особенности о мертвой, в особенности о женщине, которую он никогда не видел! Женщина, которая любила, чтобы ее привязывали к стойкам кровати, когда…

— Это не имеет никакого отношения к… Впрочем, не знаю, возможно, имеет. — Джек задумался на несколько секунд. — Понимаете, инспектор, я не могу отделаться от ощущения, что если Лиз читала эти газеты и если ее это задело, то она вполне могла сделать что-нибудь… Оставить меня… или даже, возможно… — Он вскочил на ноги и двинулся к окну, глядя в него невидящим взглядом. — Я думаю, а что, если это я виноват в ее смерти?

— Виноваты, сэр?

— Да… в смерти Лиз. Будь мы вместе, будь она здесь, этого, возможно, не случилось бы. Не случилось бы. Вы меня понимаете?

— Что пользы винить себя, сэр?

Джек резко повернулся к нему:

— Но я так чувствую.

— Сядьте, пожалуйста, мистер Джек…

— Давайте лучше — Грегор.

— Хорошо… Грегор. Я прошу вас, сядьте и успокойтесь.

Джек подчинился. Утрата по-разному влияет на разных людей: слабые становятся сильными, а сильные — слабыми. Рональд Стил швырял книги, Грегор… Грегор раскис. Он снова чесал палец.

— Все это настолько нелепо, — проговорил он.

— Что вы имеете в виду? — Ребус хотел, чтобы чай принесли поскорее. Может быть, в присутствии Эркарта Джек возьмет себя в руки.

— Этот бордель, — сказал Джек, поднимая глаза на Ребуса. — С которого все и началось. Причина, по которой я туда пошел…

Ребус подался вперед.

— И почему же вы туда пошли, Грегор?

Грегор помедлил, проглотил комок, набрал в грудь побольше воздуха и, казалось, все еще не решался ответить. Наконец он заговорил:

— Чтобы встретиться с сестрой.

В комнате повисла такая тишина, что Ребус слышал тиканье собственных часов. Дверь распахнулась.

— Чай, — сказал Иэн Эркарт, входя в комнату.

* * *

Ребус, который мысленно торопил приход Эркарта, теперь не мог дождаться, когда тот уйдет. Он поднялся с кресла и подошел к камину. Открытка от «стаи» была на том же месте, но теперь рядом с ней стояли другие — с выражением соболезнования от членов парламента, от семьи и друзей, от избирателей.

Эркарт, казалось, почувствовал атмосферу в комнате. Он поставил поднос на стол и, не сказав ни слова, вышел. Едва дверь успела закрыться за ним, как Ребус спросил:

— Вы хотите сказать — вашу сестру?

— Именно. Моя сестра работала в этом борделе. Мне так сказали. Я думал, это шутка, грязная шутка. Или ловушка, чтобы заманить меня в бордель. Да, ловушка. Я долго думал, прежде чем пойти, но все же решился. Он говорил так уверенно.

— Кто?

— Звонивший. Были эти звонки…

Да, конечно, и Ребус собирался о них спросить.

— Пока звонок переводили ко мне в кабинет, на том конце трубку вешали. Но как-то вечером человек дождался меня и сказал: «Ваша сестра работает в борделе в Новом городе». Он назвал мне адрес и сказал, что если я приду туда в полночь, то как раз начнется ее… смена. — Слова давались ему с трудом, как еда не по вкусу на каком-нибудь банкете — выплюнуть нельзя, и приходится жевать, изо всех сил стараясь не проглотить… Наконец он проглотил. — Ну вот я и пошел. Звонивший сказал правду. Я пытался поговорить с ней, когда появилась полиция. Это и в самом деле оказалось ловушкой. Газетчики уже меня ждали…