Гибель империи. Тайные страницы большой геополитики (1830-1918) - Юрий Победоносцев

Но при взгляде из Петербурга картина выглядела несколько иначе. Поэтому в августе 1901 г. на встрече с кайзером в Данциге Николай хотел заручиться поддержкой Германии в пекинских переговорах о соглашении по Маньчжурии. При этом с русской стороны говорилось о желательности русско-германского союза о том, что идее континентальной группировки принадлежит великое будущее, что она, правда, еще не созрела, но что царь будет стремиться к ее осуществлению, что нет ни одного пункта, где пересекались бы интересы России и Германии, а вот-де английская политика эгоистична и с англичанами ни о чем договориться нельзя. А Ламсдорф даже заявил, что «союз между Германией и Россией был бы величайшим счастьем и что это цель, которой нужно достигнуть». Впрочем, дальше самых общих разговоров на тему о желательности русско-германского союза дело на этот раз так и не пошло.

В октябре 1901 г. прусский принц Генрих посетил Николая в Спале, где царь заявил, что сейчас главный интерес Петербурга состоит в завершении строительства Сибирской железной дороги, которую он надеется закончить в течение 5–6 лет, а для завершения этого строительства России нужны французские деньги. Так Николай дал понять немцам, что разрыв с Францией для Николая в настоящее время абсолютно невозможен, как бы ни росло у него сознание необходимости объединения монархических государств перед лицом революционного движения. В результате, по итогам свидания в Спале принц Генрих доложил кайзеру, что пока не следует форсировать процесс сближения с Россией.

Следующим шагом в русско-германском диалоге, предпринятом Петербургом в январе 1902 г., было предложение Ламсдорфа принять совместную с Берлином демонстративную декларацию по поводу англо-японского союза.

Однако желание русской дипломатии выйти из создавшегося для нее опасного положения путем возрождения азиатского тройственного русско-франко-германского союза образца 1895 г. прямо противоречило политической программе кайзера, направленной на натравливание Японии на Россию. Именно поэтому из Берлина Ламсдорфу ответили отказом, мотивируя его тем, что такой шаг мог бы подтолкнуть США примкнуть к антирусской коалиции.

К тому же как раз в это время в Берлине были получены и тотчас сообщены в Петербург сведения о начавшихся англо-французских переговорах, естественно, что кайзер рассчитывал при этом, что эта информация должна подорвать у царя его доверие к французской политике.

Тем не менее вскоре после заключения англо-японского договора русская дипломатия обратилась к Франции с предложением совместно выступить с ответом на вызов Лондона и Токио. И хотя Франция явно не одобряла отвлечения сил России на Дальний Восток, тем не менее она согласилась на то, чтобы 20 марта 1902 г. оба союзных правительства опубликовали декларацию, которая, однако, носила малообязывающий характер:

«Будучи вынужденными учитывать возможность враждебных действий других держав либо повторения беспорядков в Китае, оба союзных правительства оставляют за собой право озаботиться в такого рода случаях принятием мер, необходимых для охраны их интересов».

Вопрос же русско-германского единения был отложен до следующего личного свидания двух монархов, которое состоялось в Ревеле 24–26 июля 1902 г. при обстоятельствах куда менее благоприятных для Николая II, чем это было при прошлом свидании в Данциге.

Собственно говоря, из-за значительных разногласий сторон и на этот раз дело до обсуждения вопроса о создании русско-германского союза так и не дошло. И хотя оба императора видели в качестве своего главного врага Англию, тем не менее Вильгельм отказывался поддержать Россию на Дальнем Востоке и одновременно всячески стремился разрушить русско-французский союз. А Николай по-прежнему считал, что главная угроза в Европе для России исходит от Германии, и поэтому, несмотря на начавшееся англо-французское сближение, отказался разорвать союзные отношения с Парижем. При этом царь ошибочно полагал, что ему самому удастся предотвратить войну с Японией.

Когда яхта Вильгельма стала отходить, то состоялось традиционное сигнальное прощание, при этом германский Император дал следующий сигнал: «Адмирал Атлантического океана шлет привет Адмиралу Тихого океана».

В этом сигнале как бы в сжатом виде содержалась вся политическая программа кайзера. Германия стремится к захвату доминирующего положения в Атлантическом океане, стараясь при этом спровоцировать Россию к войне за лидерство на Тихом океане.

Естественно, что все эти ухищрения Вильгельма были шиты белыми нитками, а их истинный смысл был прекрасно известен Петербургу. Именно поэтому Россия по-прежнему рассматривала Германию в качестве своего наиболее вероятного военного противника и готовилась к войне на Западе. Вот что в этой связи писал Витте в своих мемуарах:

«Перед самой Японской войной, когда не хотели верить в эту войну и, ведя самую задорную политику, к войне не приготовлялись, все помыслы военного ведомства были направлены к возможной войне с Германией.

Как я говорю, за несколько месяцев до войны, высшее военное начальство занималось не возможною войною с Японией, а неизбежно, будто бы, предстоящей войной с Германией. Уже были назначены главнокомандующие армиями, так: армией, которая должна была сражаться с войсками германскими, главнокомандующим был назначен Великий Князь Николай Николаевич, а главнокомандующим армией, которая должна была сражаться с австрийской армией, был назначен военный министр Куропаткин».

Конечно задним числом ошибка, допущенная царским правительством при оценке военной опасности на Западе и на Востоке в начале XX в., совершенно очевидна. Но очевидным все это стало только уже после окончания русско-японской войны, а в 1903 г. ситуация в Петербурге оценивалась совсем по-иному. Тем не менее война с Германией в обозримом будущем действительно была неизбежной, однако время этой войны еще не подошло.

Японии нужен лишь повод для начала войны

Таким образом, как сам характер англо-японского договора, так и предшествующие ему события убедительно доказывают, что уже в 1902 г. Япония приняла принципиальное решение начать подготовку к войне с Россией. Для этого ей срочно было необходимо усилить армию и флот, а главное, найти подходящий повод для объявления войны России. Именно с этой целью 12 августа 1903 г. Токио и предложил Петербургу подписать заведомо неравноправный и оскорбительный русско-японский договор о разделении сфер влияния в Корее и Китае. Суть этих предложений сводилась к требованию фактического признания Петербургом Кореи в качестве японского протектората:

«Обоюдное признание преобладающих интересов Японии в Корее… Признание со стороны России исключительного права Японии подавать советы и помощь Корее в интересах реформ и хорошего управления, включая сюда и необходимую военную помощь», в то время как взамен на это за Россией признавались лишь некие ее специальные интересы в железнодорожных предприятиях в Маньчжурии.

Собственно говоря, сам факт того, что в то время азиатская страна предложила одной из мировых держав столь унизительные условия договора, был совершенно беспрецедентным случаем в истории мировой дипломатии. Именно поэтому уже изначально было очевидно, что Токио действовал с намерением использовать практически неизбежный отказ России в качестве повода для объявления ей войны. Причем не трудно было понять, что фактически японские притязания на Дальнем Востоке простирались не только на Корею, но и на всю Южную Маньчжурию вместе с Порт-Артуром, а также на Сахалин и Приморье.