Странники - Мария Круз

– Тогда сам решай. Идти так идти. К федералам на опыты я не хочу.

А может… тут я совсем задумался, и Настя это заметила.

– Что? – спросила она.

– Есть одна мысль… – Я даже в затылке почесал в затруднении.

– Какая?

– Можно попытаться их пересидеть. Где-то неподалеку от аэродрома, чтобы можно было наблюдать.

– Пересидеть?

– Ну да. Они нас будут искать, а когда не найдут, то решат, что мы нашли способ смыться.

– И что потом?

– Потом найдем какой-нибудь транспорт, и уже не пойдем, а поедем искать лодку. Или просто машиной на материк.

– А если они там беспилотники гоняют? Мы их заметим, когда подходить будем?

– Хм… А вот черт его знает. – К беспилотникам я пока никак не привыкну, в голове еще не очень уложились, хоть я их видел, они и в анклаве были. – Но они бывают разные, нам опасней те, которые с тепловизорами, в лесу нас заметить обычной камерой практически невозможно.

– Это федералы, у них что угодно может быть.

Это да, это точно. Тем более что за то время, что мы по лесу бегаем, сюда кто угодно мог прилететь.

– Ладно, ты права. Пошли. Рисковать не будем.

Маршрут на Ливерпуль вел исключительно лесом, минуя все населенные пункты, так что мы не опасались того, что нас засекут. Не те у федералов здесь силы, чтобы патрулировать над всеми бесконечными лесами Нова-Скотии. Поэтому мы шли неспешным, экономным шагом, стараясь не уставать излишне, вовремя устраивали привалы. Я навинтил «банку» на ствол «скара» – не для самообороны, а в расчете на то, что, может быть, какой-нибудь олешек попадется навстречу, мясом разживемся. Потом, правда, сообразил, что сегодня бы костры жечь не следует, все же близко мы к Гринвуду, так что глушитель снял, чтобы не мешался.

К вечеру мы дошли до Лэйк-Плизант, вымотавшись за дневной переход. И там планы нашего похода изменились сразу и бесповоротно, когда мы наткнулись на условно огражденную территорию, у въезда на которую увидели табличку следующего содержания:

«Клуб кемперов Лэйк-Плизант».

За забором видна была когда-то расчищенная и уже зарастающая травой площадка, на которой вразброс стояло с полдюжины жилых прицепов, кемперов. В основном большие, сейчас довольно пыльные, с разводами дождей, фургоны, между ними машины – внедорожники и пикапы. Стекла грязные, так что сразу можно сказать, что на них никто давно никуда не ездил.

И в этой траве была протоптана заметная тропинка, которая вела в ворота, а вот дальше терялась. Кто-то ходил от одного из кемперов до ворот, а вот дальше каждый раз, похоже, сворачивал в разные стороны. И еще дымком вроде как пахнет, от костра недавно погасшего.

– Тут кто-то есть, – пришел я к такому логичному выводу.

Сзади что-то зашуршало, и я резко обернулся, вскинув карабин.

Передо мной стоял немолодой, заросший седой бородой человек в охотничьем камуфляже, державший в руке стволом вниз охотничью винтовку с оптикой.

– Эй, полегче! – усмехнулся он, подняв в знак сдачи одну руку, в которой винтовки не было. – Я здесь живу.

Ну да, если бы он хотел нас убить, то убил бы давно. Он же у нас за спиной был, а у него кроме винтовки еще и большой «противомедвежий» револьвер имеется, на груди висит. Я опустил «скар», сказал ему:

– Извините, просто не ожидал.

Вообще он зря так вышел, я мог бы и пальнуть с перепугу, будь более нервным. А мужик – лешак лешаком. Лицо загорелое, борода всклокоченная, волосы длинные, на голове потертая и мятая шляпа. Глаза голубые, светлые, смотрят пристально. Сколько ему лет? И не поймешь так, может быть и пятьдесят, и восемьдесят с одинаковым успехом.

– Бывает, – сказал он. – Хотели здесь заночевать?

Я не стал восклицать: «А как вы догадались?!» Если два уставших человека с большими рюкзаками выходят из леса и останавливаются у туристической стоянки, то можно предположить, что они ищут место для отдыха.

– Не стесним?

– Ни в коем случае. Все прицепы пустые. Ну, кроме одного. Пошли. – Он не стал дожидаться ответа, опустил руку и шагнул в сторону ворот мимо меня.

Мы с Настей синхронно пожали плечами, переглянулись и пошли следом за ним.

Понять, где именно он живет, было нетрудно. Не только по тропинке, но и по тому, что у одного из трейлеров низ был закрыт чем-то вроде импровизированного цоколя. Это на зиму, чтобы не промерзало снизу. И да, вон труба печная прямо сквозь борт выведена, это точно не фабричная работа.

У входа в трейлер натянут тент, под тентом раскладной стол и пара скамеек. На них «лешак» и показал.

– Садитесь, сейчас будет ужин.

Прямо здесь же самодельная плита, сделанная из двух автомобильных дисков, за ней поленница. Вообще по всему видно, что хозяин тут давно живет, место не просто выглядит обжитым, а уже эдак привычно обжитым. что ли, не знаю, как еще определить.

Мы стащили рюкзаки, сели за стол, не убирая, впрочем, оружие далеко. Вышедший на крыльцо хозяин это заметил, но никакого значения явно не придал.

– Оленина, – объявил он. – Вяленая. Хлеб. Кофе. Кофе сейчас сварю. Меня Том зовут.

– Стэйси, – неожиданно назвалась самой нелюбимой версией Настя.

– Влад. – Я назвался самой отвратной из доступных. – С самой Эпидемии здесь?

– Да. – Том выставил на стол несколько пластиковых контейнеров без крышек. – Это моя земля, а сам я жил в Спрингфилде, это с четверть мили отсюда.

– Мы прошли мимо.

– Там пусто теперь, – кивнул он. – Я один остался. Ну и перебрался сюда.

– А почему не куда-то к людям? Синдром? Так и с Синдромом живут с людьми.

– Синдрома нет, можете не опасаться. – Он усмехнулся, затем поставил на плиту чайник и начал наливать в него воду из пластиковой канистры. – Просто мне так лучше. Я и раньше старался держаться от людей подальше, а после этого всего… нет, я лучше здесь.

– А если что-то случится?

– Если случится, то, значит, Бог так решил. Я свое отжил, мне семьдесят три. Зубы давно вставные, так что зубной боли не боюсь.

– А еще люди вокруг есть?

– Возле Каледонии на ферме живут двое. Больше никого не видел. Кто выжил, тот отсюда съехал. А вы как здесь оказались?

– Случайно. На самолете. Сели в Гринвуде и уже не взлетели.

– И почему не взлетели? – Том сидел на корточках у плиты и подкидывал в нее щепки для растопки.

– Нам помешали. – Я посмотрел ему в глаза.

Врать не хотелось. Почему именно? Было такое ощущение, что вранье выйдет боком. Не знаю почему, но вот так мне кажется, можно считать интуицией.