Каменный мост - Александр Терехов

Самое сильное впечатление моей жизни – парад первых реактивных самолетов. Над Красной площадью пронеслось пятнадцать «МиГов» и «ЯКов». На случай катастрофы неподалеку от праздничных трибун авиаконструкторов ждали машины с конвоем.

Володя – блондинистый, волнистые волосы, очень голубые глаза. Он слегка заикался.

А-свидетель: Притащил меня на чердак и показал на кирпичную стену: за ней есть клад! Давай! Ломами били, били, выламывали кирпичи – во-от такая дыра получилась, а за ней – нету клада, улица! Только спустились во двор, Алексей Иванович навстречу, и – не говоря ни слова, ничего еще не зная про дыру, просто увидев, что мы в пыли, со всего размаха отвесил сыну пощечину! А меня тотчас отправили домой.

Предварительная проверка 175-й школы установила лиц, предположительно являвшихся одноклассниками Шахурина В.: Лозовская Г., Барышенкова Юлия, Уманская,

Артем Рафаилович Хмельницкий, Кузнецов, Стрельцова, Хххххх, «Ленька» Реденс, Светлана Молотова, Бакулев, Барабанов, Хрулев (?), Кирпичников, Куйбышева, Г. Романов, Болотовский, Борисов Анат., Скрябин Влад (?).

Директор школы: Леонова Ольга Федоровна, депутат Верховного Совета СССР, награждена орденом Трудового Красного Знамени.

Завуч: Гроза (установлена только фамилия).

Классный руководитель: Бучнева Наталья Михайловна (Старопименовский пер., д. 5, кв. 21), на момент изучаемого события возраст сорок лет, считаем разработку членов семьи бесперспективной.

Учитель математики: Гурвиц Юлий Осипович (место-проживание – в доме, где располагается магазин «Педагогическая книга»), на момент изучаемого события возраст шестьдесят лет, считаем разработку членов семьи бесперспективной.

– Вы видели у Володи пистолет «вальтер»?

«Нет». «Я не видел». «Да ну… откуда?» «Я не помню».

В-свидетель: «Примне он стрелял на даче из мелкокалиберки и разгрохал изоляторы на столбе электропередач. Пистолета у него не было.

– Вы слышали, что Володя в школе ударил одноклассницу по лицу?

«Нет». «Нет». «Не знаю». «От вас услышал». «Нет, не ударил – убил, Уманскую убил…» «Нет».

Г-свидетель: Да, это было. Девочку звали Галя.

Д-свидетель: Он ударил Галю Куйбышеву на уроке географии. Володю вызвали отвечать тему «Города Поволжья», и он хорошо отвечал. Галя сказала: «Конечно, легко ему отвечать. Он окрестности Куйбышева хорошо изучил». Шахурин подошел и дал ей пощечину.

Е-свидетель: Все-таки, кажется, он ударил Галю на перемене. Но началось все разговором про Куйбышев, это точно.

– Откуда Володя мог знать Куйбышев?

– Куйбышев все знали. Школу эвакуировали туда в начале войны.

– Вы считаете, он был психически неуравновешен?

Август, заканчивается лето-агония 1941 года, Костя Уманский дорабатывает последние три недели в Вашингтоне, Куйбышев подготовлен сменить столицу – счастливчикам показывают в заборную щелку особняк, ждущий императора, запомнилась красивая сестра-хозяйка с черными глазами; перевезены на волжские берега наркомат иностранных дел, Совинформбюро, авиазаводы, Большой театр и проклятая 175-я школа. Ее классы назывались по имени Главного Ученика: класс Светланы Сталиной, класс Вано Микояна, класс Светланы Молотовой, класс Серго Микояна. В школе многие хотели учиться, но никто не хотел преподавать.

А Куйбышев… Дочери императора он не понравился: старый и грязный, нищие, беспризорники, «очень много хромых, слепых, кривобоких, косоногих, криворуких и прочих калек». Раненые солдаты не вызывали сочувствия, как и громадная река, остатки купеческих усадеб, все эти пароходики и разливы; город казался недобрым: «Вот, понаехали сюда всякие разряженные и расфуфыренные, так теперь Гитлер и сюда прилетит бомбить!» Куйбышев страдал: квартиры уплотняли подселениями, несколько домов выселили подчистую; разбухшие школы работали в четыре смены, последняя смена начиналась в восемь вечера, после третьего урока дети засыпали за партами; выросли цены, исчезли продукты, горожане ели котлеты из опилок, оладьи из картофельной кожуры, пили желудевый кофе с корнями одуванчиков и сдавали кровь для раненых. Ученики 175-й школы этого не заметили, Светлана Молотова написала папе и маме 16 августа 1941 года: «Нам дали замечательный особнячок, а за городом у нас замечательная дачка… Я мало написала потому, что нечего писать. Я живу очень хорошо».

Императора не интересовала 175-я школа, как и прочие личные моменты, не имеющие отношения к Будущему (даже к Вечности), но он ее ненавидел. Власть и деньги в империи не передавались по наследству, детям вождей приготовили общий паек и ничтожество. Подростки страшных фамилий должны носить залатанные брюки и заштопанные чулки и сидеть за партами с бывшими беспризорниками и детьми погибших революционеров, выросших в детдомах, – ОБЩИЕ ОСНОВАНИЯ. Но общие основания не выдержали, во-вторых, родительской любви, а во-первых, страха рядовых людей, нянюшек и гувернеров – им хотелось дышать и обеспечивать продуктами семьи, умереть от старости, положив лапы на макушки правнуков; им не хотелось оказаться в том смертоубийственном месте, где практика украдкой вдруг глушила теорию и бросалась прочь, хрустя мелким человеческим мусором, трагически проявившим принципиальность. Детей железных людей растили как золотых, они слились в 175-ю школу, на которую со страхом взирали все, и подруга второй жены императора Мария Анисимовна Сванидзе записала в отчаянии: «Обстановка создана идеальная… Ужас в том, что дети чувствуют привилегированность своего положения, и это губит их навеки… Они обречены на ничтожество из-за исключительности своего положения». Это одна из немногих второстепенных мыслей, приходивших на ум Марии Анисимовне; чаще всего (сколько бы ни исчезало родственников и друзей) она неподвижно думала о своей любви к императору, насколько «Иосифу» сейчас тяжело, за что сперва расстреляли мужа, зампреда Госбанка, а в 1942 году казнили ее, и мысли прекратились. Очередной уволенный из школы «за плохое воспитание» императорского сына педагог с двадцатилетним стажем страдающе писал императору правду: «…вопрос останется неразрешенным, пока не установится настоящая связь школы и семьи»; другой учитель признался: воспитывать детей в 175-й школе «в лучшем случае – бесполезно, а в худшем – опасно».

Владимир Шахурин учился в шестом классе (сезон 1941–1942 годов, Куйбышев, ныне Самара) – классе Светланы Молотовой. Местные учителя ходили пришибленные роскошью облика и свободой манер всей 175-й, но отказывались вести урок только в одном – шестом классе, там перехлестывало через край: дети боролись с неизбежным, с уготованной судьбой.

«Ребята не глупые, дисциплина ничего, – писала Светлана Молотова в тот же адрес, – но все-таки есть отчаянные мальчишки…»

Они сидели ближе всех к доске – приземистая Светлана и высокая Соня Стрельцова – на специальной парте: у Молотовой болел позвоночник, она носила корсет, и лечебная парта ездила с ней в Куйбышев и обратно. Стрельцова сопровождала Свету повсюду, она и охранник – тот ждал окончания уроков в пионерской комнате; когда подруги шли улицей Горького домой, следом двигались два неприметно внушительных товарища, вдоль тротуара, прикрывая шестиклассниц, ползла легковая машина, прохожие замирали.