Далеко от Земли - Павел Комарницкий

Пауза.

– Простите меня, если что. И ты прости, Антоша.

* * *

– …Я тебя внимательно слушаю. Да ты садись. Чаю хочешь?

Инбер, уютно устроившись в кресле и закинув ноги на пуфик, являл собой зримый образ Вселенской Доброты и всепрощения. Как уже успела уяснить Вейла, – очень дурной знак. Когда шеф-наставник, хмурясь, с ходу ставит по стойке «смирно» и вкатывает прямо в лоб претензии – пустяки, обычный рабочий момент. Считай, пронесло… А вот сейчас не факт.

– Что именно мне следует говорить, уважаемый Инбер?

– Ну, если трудно, давай начнём с сущих пустяков, – голос шефа тих и задушевен. – С провода аборигена Иннуру на Иноме через тинно. Кстати, что там у нас гласит восемьдесят шестой пункт Инструкции?

Девушка молчала, угрюмо глядя в точку.

– Прошу прощения, я вроде бы упустил твой ответ, – голос шефа ласков до невозможности. – Нельзя ли повторить? Восемьдесят шестой пункт я имею в виду.

– Проникновение аборигенов в область тинно допустимо в случае служебной необходимости в сопровождении оперативного сотрудника миссии и только с личного разрешения шефа-наставника миссии либо лиц, указанных в подпункте два.

– Замечательно, просто замечательно. У тебя отличная память, – поощрил шеф. – А второй подпункт?

– Проникновение аборигенов на Иноме возможно в случае особой служебной необходимости с личного разрешения Патриарха, либо не менее двух членов Высшего Координационного Совета, либо главного руководителя Службы Неба, либо не менее двух членов Верховного Совета Матерей…

– Превосходно. Таковое разрешение у тебя имелось?

Пауза. Вейла по-прежнему смотрела в стену горящим упрямым взором.

– Что-то у меня со слухом, прошу прощения. Я опять не слышу твоего ответа.

– Нет. Никакого разрешения у меня не было.

– Ага… Тогда перейдём к вопросу чуть более сложному. Ты вообще соображаешь, что творишь?

Вейла вскинула на шефа упрямые глаза.

– Шеф, я понимаю, вина моя безмерна. Но нельзя ли узнать, какой именно ущерб прекрасной Иноме нанесён визитом вот этого парня?

– Железная логика, – иномеец лучезарно улыбнулся. – Граната, брошенная в толпу, не взорвалась, и потому говорить-то, собственно, вообще не о чем. И дело следует закрыть за отсутствием состава, тскзть. Правильно я понял ход твоих мыслей?

– При всём уважении, почтенный Инбер, Антон не граната.

– О да! Ну что такое граната? Примитивное взрывчатое устройство, лишённое собственной воли, способное в самом неблагоприятном случае убить и покалечить несколько человек. Абсолютно предсказуемое, чего нельзя сказать об аборигене-иннурийце. И, как теперь выяснилось, о некоторых сотрудниках иномейской миссии.

Пауза.

– В общем, так. Заменить тебя на посту куратора проекта «Вега» сейчас уже невозможно, времени на внедрение нет. В июне проект входит в активную фазу, аппараты достигнут Иноме. В июле тебя здесь быть не должно. Имеются возражения?

Пауза.

– Я могу идти, шеф?

– Пока можешь. Да, чуть не забыл – любой предмет со склада отныне брать только с моего разрешения. Ещё раз самовольно решишь оснастить своего возлюбленного иномейской аппаратурой, пеняй на себя. Ночью вытащит спецгруппа прямо из постели. Во время полового акта. За ногу и на Иноме.

* * *

Её тело излучало обжигающий жар, и кожа на моих ладонях вот-вот готова была пойти пузырями.

«Брось меня. Ты сгоришь».

«Нет».

«Ты сгоришь, и я останусь одна».

«Нет. Я тебя одну не оставлю».

«Брось, пока не поздно!»

«Поздно. Я уже люблю тебя. Я не могу без тебя».

Держа её на руках, я брёл и брёл сквозь беспросветную муть, и липкий, густой, как молоко, иномейский ночной туман сменялся свирепой иннурийской вьюгой.

«Тогда я замёрзну здесь, на ледяной Иннуру. Вот кончится жар, накопленный там, на родине…»

«Я не дам тебе замёрзнуть. Я буду греть тебя своим дыханием денно и нощно».

Там, во сне, мглу уже разгоняло сияние её глаз.

«Хороший ты какой, Антоша. Ты прав. Мы выберемся. Ну как же может быть иначе, если я тоже смертельно люблю тебя?»

Вейла…

Нудный писк электронного будильника бесцеремонно разорвал зыбкую вязь сновидения. Вздохнув, я сосчитал до трёх и разлепил глаза.

Родителей, как обычно, дома уже не было. Отец работает с 7.15, и перед этим ещё завозит маму на службу – их контора находится у чёрта на куличках, там от метро чуть не километр приходится брести…

– Ленка, Лен!

Шум воды в ванной. Понятно… Прежде чем открыть глаза, моя сестричка ныряет под душ. Не иначе в роду у нас всё-таки были русалки.

«Микма» бодро зажужжала, чуть пощипывая щёки. Энергично натирая физиономию электробритвой, я выдвинул пошире ящик стола и осторожно раскрыл кожаный блокнот. Теперь фотографий было две. На одной девчонка-малолетка, на другой взрослая девушка. Только глаза остались прежними…

– Ленка, вылезай уже! Сколько можно баландаться? Я опаздываю!

Шум воды стих.

– Заходи, Тоша, – против обыкновения Ленка безропотно покинула ванную, кое-как прикрыв прелести махровым полотенцем.

Тугие струи душа окончательно согнали утреннюю сонливость. Шипя под нос какую-то прилипучую мелодию, я энергично растирал себя жёсткой мочалкой из полиэтиленовой стружки – у отца на заводе токари-универсалы вовсю калымили, нарабатывая из полиэтиленовых труб тонны таких вот мочалок.

– Тошка, ты сегодня домой придёшь? – Ленка, как обычно, подобно Наполеону делала три дела сразу – сушила волосы феном, лопала бутерброд с маслом и вареньем и шелестела школьной тетрадью.

– А что такое?

– Да так… – она искоса глядела на меня. – Не каждый раз случается…

– Моя личная жизнь это, ферштейн?

– Да чего там не ферштейн… – вздохнула сестричка. – Тош, кто она всё же?

– Марина Денисовна Рязанцева. В ближайшей перспективе Привалова.

– Ну-ну… – глаза Ленки мокро заблестели.

– Эй-ей, ты чего?

– Да ничего… – девушка всхлипнула. – Влип ты, братик.

Я притянул её к себе, и сестрёнка с готовностью положила голову мне на грудь. Так, как любила в раннем детстве…

– Куда хоть её отправляют-то, Штирлицу твою? Или совершенно секретно?

– Абсолютно. Лен, я правда не в курсе.