Тень моей любви - Дебора Смит

– Я не знаю, что я буду делать. Но я не хочу слышать, как мне повезло.

– Ты много молишься?

– О, черт, нет.

– Как насчет хобби?

– Нет.

– А что, если я тебя как следует тресну?

Я засмеялась, она – нет.

Мама достала мои журналистские награды.

– Почему бы тебе не повесить их на стене в твоей спальне напротив кровати? – спросила она.

– Это уже не моя жизнь, – сказала я. – Положи их обратно в коробку.

Моя мать, сильная женщина, которую не согнули годы, посмотрела на меня так, будто я обрушила на ее плечи непосильную ношу.

– Когда ты завоюешь право быть счастливой? – спросила она. – Когда придет время любить кого-то? Иметь мужа, детей?

– Мне нужно не то, что нужно тебе, мама.

– Неправда. Ты встретилась со стоящими мужчинами. Вайолет и Ребекка рассказывали мне об этом. Ты же знакомила их с друзьями.

– Ходить на свидание и выходить замуж – это разные вещи.

– Просто никто из них не выдерживает в твоих глазах сравнения с Рони Салливаном. Признавайся, что все дело в этом.

– Мама, мне было десять лет, когда он уехал. Я не знаю даже, какой он теперь.

– Врешь! Если бы Роан вернулся, вошел в комнату и сказал: “Выходи за меня замуж и давай уедем”, ты бы уехала.

– Если бы его это волновало, то он приехал бы много лет назад. Или ему все равно, или он умер. В любом случае я не хочу замуж за кого-то другого.

– Слышите? Кого-то другого.

– Вообще ни за кого. Я это хотела сказать.

– Я не хочу, чтобы ты жила здесь просто потому, что у тебя нет сил построить свою собственную жизнь.

Я молча отвернулась.

* * *

Папа и я сидели в открытом прицепе на пастбище, бархатные ламы ели из наших рук кукурузу. Он взял меня с собой, чтобы я дала имя новорожденной. Она стояла на дрожащих ножках рядом со своей мохнатой мамой, ее маленькая головка была похожа на перископ, и рассматривала меня серьезными темными глазами.

– Кукла, – сказала я. – Лама Кукла.

Папа погладил остатки седых волос и засмеялся. Горячее весеннее солнце согревало нас, играя на его лысине; свежая трава пахла, как лучшие духи на свете.

Его смех замер. Мы некоторое время молчали, ламы подбирали у меня с колен оставшиеся зерна.

– Ты совсем бросила писать? – спросил он.

– Не знаю, папа. Я просто не могу думать.

– Мистер Сисеро уходит в отставку. Он говорит, что у него к тебе интересное предложение, если ты хочешь быть вместо него редактором и издателем.

– Пока не могу представить себя в таком качестве.

– Город ведь изменился. Больше туристов, больше соседей. Люди приезжают сюда из Атланты. Отовсюду. Мистеру Сисеро приходится конкурировать с еженедельниками, которые издаются вновь прибывшими. Он говорит, что это чисто рекламные издания, но это не совсем так. Они печатают вполне серьезные статьи.

– Боюсь, что я не тот человек, который может спасти “Трилистник” от конкурентов.

– Ты можешь вложить в газету деньги, которые тебе оставил дедушка. Мы с мамой примем участие. Братья тоже. И не только потому, что мы хотим, чтобы ты осталась здесь. Это ведь наша старая газета. Не так ли?

Я сжала его руку.

– Я подумаю. Знаешь что? Я люблю тебя. Тебя и маму. Всех.

На его лице появилось облегчение, но я почувствовала еще большую печаль.

– Когда ты выйдешь замуж, то можешь построить здесь хороший дом. – Он имел в виду Даншинног.

Я сомневалась в том, что когда-нибудь выйду замуж, и начинала сомневаться и в том, что когда-либо уеду из дома.

Мне предлагали в “Геральд курьер” новую должность и более высокую зарплату. В конце мая я сказала своему редактору, что не вернусь в газету.

Ты бросила работу. У меня свои источники информации. Я пытаюсь понять тебя, Клер. Ты все еще боишься? На тебя это не похоже. Я скоро вернусь, почти все готово к этому, и ты мне все объяснишь. Следи ночью за горой. Господи, я говорю тебе это так, как будто ты это прочтешь. Первое время мне будет трудно говорить с тобой с глазу на глаз.

Не могу думать ни о чем больше. Только о том, как снова увижу тебя.

Я услышала громкие голоса и, напялив халат, взяла костыль и проковыляла в гостиную. Мама и папа отчаянно спорили с Хопом и Эваном.

– Дочь Вилмы продает озеро “Десять прыжков”, – пояснил мне Эван. – Похоже, у нее есть покупатель. Я не знаю, кто это, но слышал, что она продает и домик.

Вилма была той самой родственницей, что жила в Миннесоте, она когда-то унаследовала “Десять прыжков”. А теперь озером владела ее дочь.

– Она давно собиралась это сделать, – горестно сказала мама. – Мы ей не верили, а зря.

– Кто-нибудь должен отвезти меня туда, – голос мой был слабым.

Все молча смотрели на меня. Нелепые капризы инвалида.

– Зачем? – осторожно спросил папа.

– Мне нужно. Хоп? Эван?

– Раз ты хочешь, – сказал, не глядя на меня и поглаживая бороду, Эван, – поедем на моем “Лендровере”. Но прошлой ночью шел дождь. Можем застрять, и нас придется вытаскивать лебедкой.

– Хорошо. Нам потребуются какой-то рычаг и фонарь.

После этих непонятных для всех заявлений я отправилась к себе в комнату, забралась на свою больничную койку и уставилась сухими глазами в потолок.

* * *

Мы все-таки добрались туда – Эван, я и неугомонная Луанна, жена Эвана. “Лендровер”, разбрызгивая грязь, полз к озеру, где стояла хижина, заросшая дикой черной смородиной. Ее высокие кусты становились все гуще по мере нашего приближения к озеру.

– Удивительно, – сказала Луанна. – Как этот домик не развалился за столько лет? Эван усмехнулся.

– Да здесь бревна в фут толщиной и двойная жестяная крыша на каркасе из тиковых досок. А фундамент мог бы выдержать хоть весь этот чертов Букингемский дворец. Посмотри на трубу, на столбы под верандой.

– Бог мой, да это не дом, а корабль с двумя каютами, – засмеялась Луанна.

Я сидела в машине, открыв дверцу. Эван возился с моими костылями.

– Здесь славно, – заметила Луанна. – Нетронутое, спокойное место. Мне нравится озеро.

Эван помог мне подхватить костыли.

– Ну вот, сестричка, ты тут. Зачем все это?

– Увидишь. Давай сначала войдем. Может, там внутри все в муравейниках или пол провалился. Я сначала сама посмотрю.

Я с трудом пробиралась через заросли вереска. Эван и Луанна раздвигали их передо мной.