Гринвичский меридиан - Юлия Лавряшина

Благодарность так переполняла меня, что я побоялся открыть рот и только покачал головой. Я чувствовал такое облегчение, что, кажется, мог взлететь, оттолкнувшись от ступеньки. Оглянувшись на закрывшуюся за мной дверь, я сделал энергичный мальчишеский жест: "Yes!" И сам засмеялся над собой — седым и плешивым.

Не успела я как следует проснуться, как примчался Пол, возбужденный и одержимый действием. Он даже присесть не мог ни на минуту. Из его сбивчивых, путаных объяснений я поняла, что он собирается везти меня в деревню и уже взял для этого Юрину машину.

— В какую еще деревню? — взмолилась я. — Меня тошнит. Я спать хочу.

— Будешь спать в поле, — непререкаемым тоном заявил он. — Там другой воздух. Он будет тебя лечить. И там новые… Как это? Impressions.

— Впечатления, — вяло подсказала я.

— Yes. Get up!

— Ты сегодня говоришь на английском?

Он простодушно признался:

— Я видел Риту.

Потом вдруг вспомнил о чем-то и поджал губы. Но у меня не было сил его допрашивать. И мне было до такой степени безразлично, где они виделись, что я сама удивлялась.

Пол подошел к окну и проверил температуру воздуха, будто и не он только что пришел с улицы. "Прибор есть прибор, — думала я. — Разве можно полагаться на свои ощущения, если существуют точные приборы?"

— Там тепло, — сказал он, глядя в окно. — Как летом.

Что я могла на это ответить? Но Пол немного помолчал, словно ждал от меня каких-то слов. Потом вдруг быстро вернулся к моему дивану, подволакивая ногу, сел и требовательно спросил:

— Я надоел тебе? Да? Скажи. Я уйду. Буду жить в отеле. Я хочу знать.

Если б речь шла только об этом мгновении, я бы ответила: да. Ведь сейчас я смотрела на его полное, загорелое лицо с подрагивающими губами, и тошнота прокатывалась по телу холодными волнами. И вовсе не от того, что Пол не умел скакать без седла, ходить по краю крыши и перемещаться в пространстве! Хотя и от этого тоже… Но, главное, я не могла его видеть потому, что он и мне хотел запретить это. Он хотел, чтоб я осталась с ним.

Но я не была уверена, что если Полу и впрямь удастся этого добиться, его жаркое тело опять не притянет меня, не вернет на землю… И потому малодушно ответила:

— Нет, Пол. Мне просто плохо сейчас… Но тебе не нужно уходить. Дело ведь не в тебе.

"Дело как раз во мне", — сказали его несчастные глаза, но губы крепко сжались.

— Хорошо, — после долгой паузы заговорил он. — Тогда поедем. Я помогу тебе.

Во мне проснулся беззубый протест:

— Пол, почему ты все время стараешься мне помочь? Кормишь меня, одеваешь… Чтобы я во всем зависела от тебя?

— Как это — зависела? — опустив голову, спросил он.

— Чтобы я не могла без тебя обойтись! Чтобы я так и не стала самостоятельной! Но ведь я жила до тебя, Пол. Я сама зарабатывала деньги. Сама себе готовила, развлекалась. Никто меня не опекал.

Я подумала, что сейчас Пол спросит: "Как это — опекал?", но, видимо, он догадался.

— Теперь ты уже хочешь все делать сама? Моя спина больше не нужна? — сдержанно спросил он. — Хорошо. Я буду в машине.

И Пол в самом деле встал, взял брошенные на стол ключи, неторопливо вышел. Тишина внезапно стала холодной, как бывало в первые дни, когда стоило ему оторваться от меня, я тут же начинала мерзнуть.

— Пол! — позвала я, думая, что, может, он пытается разыграть меня, а сам прячется в передней.

Голос мой прозвучал жалобно. Я никак не ожидала, что Пол действительно уйдет. Я была слегка обескуражена и даже расстроена. Ведь я вовсе не имела в виду немедленный переход к самостоятельности! Сейчас он вполне мог бы мне помочь…

"Никуда не поеду! — обиженно думала я, выбираясь из-под одеяла. — Вот останусь дома, и пусть сидит там до скончания века!"

Когда я встала, меня чуть повело в сторону, но поддержать было некому и пришлось взять себя в руки. Кое-как я добралась до шкафа, который скрипел и качался, будто тоже разваливался на куски, лишенный мощной энергетики нового жильца. Чтобы досадить Полу хоть чем-то, я надела джинсы, хотя ему больше нравились платья, и трикотажную маечку, не закрывающую живота. Мои волосы, хоть и были коротки, а все же слежались за время болезни и сделались, как валяные. Я распушила их щеткой и побрела к порогу, удивляясь тому, что стоило мне встать и привести себя в порядок, как тошнота прошла. Я уже начала подумывать, что напрасно так долго вылеживалась. Мне захотелось двигаться, и это оказалось невероятно приятным ощущением. И мне захотелось видеть Пола.

Он все еще дулся и даже не открыл мне дверцу. Я сама справилась с этим и, плюхнувшись на сиденье, несколько заискивающе улыбнулась ему:

— Привет!

Пол покосился на меня с недоверием и сразу же оттаял. Глаза его так и заблестели от радости.

— Это ты? Там это была не ты.

Я встала коленями на сиденье и обхватила его за шею. С ненасытностью очнувшегося от спячки зверя я втягивала его запах, даже слизнула вкус кожи.

— Я так соскучилась, Пол.

Из его груди вырвался какой-то рык, и он сжал меня сильно и в то же время бережно. Он терся о меня лицом, бормотал что-то и не мог договорить, потому что начинал задыхаться. На миг я даже испугалась, что Пол сейчас просто умрет от перевозбуждения — так его колотило. Но он вдруг откинул меня на сиденье и одним движением завел машину. Я уже не надеялась выехать за город живой, потому что Пол гнал, как сумасшедший, проскакивая на желтый все светофоры. Каким-то чудом он еще помнил, что надо ехать по правой стороне.

Стоило последним домишкам окраины остаться позади, как Пол свернул с дороги. Он даже не удосужился спрятать машину за деревьями, а остановил ее прямо в поле. И медленно-медленно повернулся ко мне. Нам не хватало воздуха. Мы смотрели друг на друга, и у нас сбивалось дыхание. Пол приоткрыл дверцу и одновременно опустил спинку моего сиденья. От неожиданности я так и упала, и он тут же упал сверху. Его слегка забытая тяжесть расплющила меня, и в тот же миг я поняла, что значит — умереть от наслаждения.

— Никогда, — сказал потом Пол мне прямо в ухо. — Никогда не уйду. Лучше умру.

— Я не хочу умирать. Я хочу жить с тобой, Пол.

Словно опомнившись, он стал торопливо одеваться.

— Ты куда, Пол? — испугалась я.

— Нет. Я здесь. Лежи-лежи. Я сейчас.

Застегнув все пуговицы, он откашлялся, глубоко вздохнул и торжественно произнес:

— Тамара, я хочу… Нет. Я прошу тебя стать моей женой.

Это прозвучало так неуместно, что в пору было расхохотаться. А я вдруг заплакала. Меня просто всю трясло от рыданий, и я никак не могла остановиться. Пол виновато осыпал поцелуями мое тело, и от удовольствия кожа покрывалась мурашками, а соски съежились. Но я все продолжала плакать.