От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири - Владимир Обручев

Как вьючное животное верблюд имеет много достоинств. Он гораздо сильнее лошади и несет от 8 до 12, самый сильный – до 15 пудов (т. е. 128–192 и до 240 кг). Он довольствуется таким подножным кормом, который растет почти в каждой пустыне в виде полыни, колючки, хармыка и других кустарников и который лошадь не станет есть. Он может обойтись 3–4 дня без воды, пьет даже солоноватую воду. Его широкие лапы меньше вязнут в сыпучих песках, чем копыта лошадей. Он хорошо переносит и сильную жару, и морозы. Его легче вьючить, чем лошадь, так как он ложится при навьючивании на землю. Он идет спокойным размеренным шагом со скоростью 4 км в час.

Конечно, верблюд имеет и недостатки. Он не любит сырости, дождя; это типичное животное сухого континентального климата начинает болеть при продолжительной дождливой погоде, например в горах. В начале лета он линяет, теряет всю шерсть, и его голую кожу легко поранить при неумелом навьючивании. В это время он также слабеет, и поэтому первые два месяца лета, пока не подрастет шерсть, верблюдам дают отдых.

На каменных осыпях в горах, на щебневой почве пустынь верблюд протирает подошвы до крови, и приходится пришивать к ним заплатки или делать башмаки. На голом льду и на грязи верблюд скользит. Через глубокий брод, когда вода доходит до брюха, он идет очень неохотно. Верблюд пуглив: заяц, выскочивший внезапно из-под куста, может вызвать переполох и расстройство целого каравана; порвав поводки, верблюды разбегутся в разные стороны, роняя на бегу вьюки. Иной верблюд упрям и неохотно ложится под навьючивание, ревет и оплевывает людей жвачкой. Ускорить ход верблюжьего каравана невозможно, скорым шагом верблюд не идет, а на рыси трясет, расстраивает вьюки и набивает спину.

Но сравнительно с его достоинствами эти недостатки не так велики, и для пустынь и степей Монголии верблюд (и для пустынь Туркмении, Сахары и Аравии – дромедар[10]) является лучшим вьючным животным.

Но продолжим описание пути. С двумя новыми проводниками мы направились теперь из холмов Дзолин на юго-восток – к Желтой реке. Этот путь занял 18 дней и пролегал по местности общего для всей Монголии характера с чередованием более или менее широких равнин или долин и групп, рядов и цепей холмов и невысоких, но скалистых гор. В течение первых семи дней преобладали равнины и холмы, цепи которых были вытянуты в направлении с запада на восток или на восток-юго-восток; скалистые горы большей частью оставались в стороне. Почва равнин была песчаная, более или менее густо усыпанная щебнем, покрытым черным лаком пустыни; растительность состояла из скупо рассеянных мелких кустиков полыни и других пород, свойственных Центральной Азии и дающих корм верблюдам, но не лошадям. Последние находили мелкую тощую травку в плоских впадинах и вдоль сухих русел. Это и была Галбын-Гоби, которой меня пугали; лошади, конечно, постились, но не голодали. Вода в колодцах встречалась достаточно часто.

Упомяну здесь характерную птицу пустынь Центральной Азии – это больдурук (Syrrhaptus paradoxus), или саджа. Эти птицы, величиной с голубя, имеют оперение бурого цвета с черными крапинами и белыми каемками, длинные крылья и длинный хвост; они носятся чрезвычайно быстро большими и малыми стайками, гнездятся в самых пустынных местах, кормятся семенами пустынных растений и на водопой летают за десятки верст. Я видел их по всей Монголии, Джунгарии и в Цайдаме, также в долинах Западного Наньшаня; залетают они и в Чуйскую степь на Алтае, природа которой подобна монгольской.

В следующие семь дней местность изменила свой характер и представляла цепи холмов и скалистых гор, ясно вытянутых в направлении с северо-востока на юго-запад и разделенных более или менее широкими долинами того же направления. Почва этих долин в первые дни была песчаная, усыпанная щебнем, но затем появились сыпучие пески, расположенные по этим долинам и заросшие саксаулом, типичным деревом пустынь, которое я впервые, после песков Кара-кум в Туркмении, встретил здесь в таком количестве в виде целых лесов. Конечно, саксауловый лес мало похож на наши северные леса хвойных или лиственных деревьев. Деревья саксаула достигают только 4–6 м высоты и рассеяны редко, в 6—10 м друг от друга, а в промежутках – песок и скудные кустики. Саксаул не имеет настоящих листьев: его длинные зеленые нитевидные веточки усажены мелкими листочками вроде чешуек. Ствол и сучья его корявые, с грубой, очень неровной корой; рубить их топором трудно – дерево очень твердое, но ломать легко. Дрова саксаула горят прекрасно, даже свежей рубки, и дают сильный жар и хороший уголь, но на какие-нибудь поделки совершенно не годятся.

На этом пути в одной из долин мы пересекли даже речку – не сухое русло, каких в Центральной Азии много, а речку с текучей водой; она была небольшая, шириной 6–8 м и глубиной 5—10 см. Но русло было глубоко врезано в третичные и четвертичные отложения широкой долины, дно которой представляло в связи с этим обилие логов и оврагов. На этом пути мы видели три монгольских монастыря, но юрты монголов встречались редко.

Затем мы пересекли скалистый хребет Харанарин-Ула, отделяющий Центральную Монголию от долины Желтой реки. Этот хребет, в той части, которую я видел, при общем простирании с северо-востока на юго-запад, состоит из гряд, которые тянутся не вдоль хребта, а почти поперек него, с севера на юг, так что пересечение хребта по долинам между этими грядами очень удобное и перевал был почти не заметен.

На южном склоне этого хребта расположена кумирня возле священных пещер Лумбучимбу с высеченными изображениями буддийских божеств. Мои проводники были наняты до этой кумирни. Так как вблизи нее корма для животных не было, то мы остановились у южного подножия хребта в полупереходе на восток, а проводники отправились к пещерам и обещали прислать на следующий день новых, которые должны были провести нас через пески в резиденцию Сантохо в 2–3 днях пути. Но, тщетно прождав этих проводников в течение целого следующего дня, я решил идти в Сантохо без них, прямо по компасу. Мы вдвоем с Цоктоевым завьючили верблюдов, наполнили бочонки водой на два ночлега, на случай потери дороги в песках, и отправились к Желтой реке. Цоктоев вел верблюдов, а я ехал сзади и следил по компасу за направлением пути. Вскоре мы наткнулись на ясную тропу, которая шла от пещер Лумбучимбу на юго-восток, к Желтой реке, и оставалось только проверять ее направление и не сворачивать на другие тропы и разветвления.

Так мы шли вдвоем два дня через пески, которые окаймляют широкой полосой Желтую реку, отделяя ее левый берег от гор Харанарин-Ула на окраине Центральной Монголии. Эти пески частью более или менее заросли кустами и травами, частью голые барханные. Среди них мы видели широкое древнее русло Желтой реки в виде понижения, занятого песками, которые образовались здесь отчасти благодаря развеванию речных наносов, отчасти же из материала, принесенного ветрами из Центральной Монголии.