Командир особого взвода - Вадим Шарапов

И тут же – заикающийся, дрожащий хрип Одессы:

– Круг зубов его – ужас… крепкие щиты его – великолепие… они скреплены как бы твёрдою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними… Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас… Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь… оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою…

Боцман замолчал, всхлипывая, точно и не было весельчака-одессита, неунывающего балагура, который прошел огонь, воду и медные трубы.

– Как-то так, – сказал Нефедов, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не завыть от исходящих от чешуи волн ужаса и безысходности. – Левиафан. Лучше и не опишешь. Даже от суеверий есть толк. Библию, значит, читал, боцман? А говорил, что комсомолец всей душою. Или нет?

Надо было что-то говорить, пусть даже полную чепуху, просто нельзя было молчать, потому что перед ними сейчас было невозможное, непредставимое рассудку. И оно с ними еще не закончило.

– Бабушка читала… – простучал зубами Анищенко, подвизгивая, как нашкодивший щенок.

– Командир и все, кто сейчас сдуру высунулся на палубу! – сквозь зубы сказал старшина Степан Нефедов. – Слушай мою команду. Лечь лицом вниз, зажать уши. Плотно зажать! Не смотреть по сторонам! Не смотреть, ясно? Кто хочет жить и в базу вернуться живым – лечь и не смотреть! Хотите – молитесь хоть богу, хоть черту, хоть командиру.

Он знал, что его послушаются, и по-прежнему не оглядывался назад. Времени почти не осталось – а может быть, не осталось совсем, потому что здесь само понятие «время» дало трещину.

В небе что-то воздвиглось, закрывая собой горизонт, поднимаясь все выше, точно гора, растущая прямо из моря на глазах у Ласса и Нефедова. И капитан-лейтенанта Моисеева, который до сих пор оставался на ногах.

– Дурак ты, что ли, Аркадий Ефимович? – сказал ему Нефедов равнодушно. Командир «четыреста первой» пошатнулся, но сумел устоять прямо.

– Я… офицер… я… обязан… – сказал он хрипло.

– Как знаешь. Если что, подлодку старпом приведет из похода. Смотри, если сможешь.

– Ты… человек вообще… старшина?

– Когда как, – отозвался командир особого взвода. – Теперь нишкни, командир. Все на волоске.

Гора приближалась, окутанная тьмой и проблескивающими молниями. А потом она зависла над самой лодкой, и из этой ледяной, невообразимой тьмы кто-то посмотрел. Мельком, только скользнув по ничтожным букашкам взглядом, в котором не было ничего человеческого или понятного, только ощущение невообразимой тяжести и власти. В этом коротком проблеске чуждого разума были последние времена, когда небо рушится на землю, а гигантский змей пожирает саму суть вселенной.

Раздался сухой стук – это потерявший сознание Моисеев рухнул на палубу, с размаху приложившись к железу головой без шапки. Нефедов потянулся навстречу взгляду и начал выдирать из себя слова, которые нельзя было произносить никогда и нигде. Он швырял эти слова вверх, с брызгами крови, расставаясь с каждым из них навсегда, тут же забывая это слово и переходя к следующему. Ласс вторил ему высоким голосом – а может, это им только казалось. Эти слова не предназначались для человеческой гортани, но сказать их было нужно так, как никогда в жизни. Услышать их не мог никто из людей, оставшихся в живых и затыкающих уши изо всех сил – но каждое слово перекраивало мир, словно бритвой.

Двое на палубе пели колыбельную. «Спи, – говорили эти слова, – спи, как встарь, от начала времен. Спи, твое время еще не пришло. Не пробуждайся более никогда».

Время, судорожными толчками двигающееся вперед и замирающее, вдруг словно взорвалось, и пошло вскачь. «Мозер» на руке старпома Фирсова сделал несколько сумасшедших оборотов стрелками по кругу вперед и назад. И затикал, как прежде.

Тьма отступила. Гора уходила под воду. Чешуя медленно исчезала в кипящих, свивающихся водоворотами и бурунами волнах возвращающегося на свое место Баренцева моря. Лодку тряхнуло так, что Нефедов прикусил себе язык, и тут же «щука» встала на ровный киль. Ей повезло еще раз, потому что гигантский водоворот слизнул мертвый эсминец поодаль, но не тронул Щ-401, только швырнул на палубу несколько очумевших рыбин.

Небо было чистым, северное сияние пропало, будто его никогда и не наблюдалось в этих краях.

Степан Нефедов обессиленно сполз по железу рубки на палубу, чувствуя, что в ослабевших ногах будто нет ни одной кости. Рядом зашевелился старпом, оглядываясь с безумным лицом.

– Всё уже, Николай Владимирович, – сказал ему Нефедов. – Всё.

– Что это…

– Вопрос, конечно, правильный. Но несвоевременный. Может быть, потом, в подходящий час, расскажу. Но, скорее всего, не расскажу никогда, потому что больше не встретимся. А теперь у вас, товарищ старший помощник, забота простая – капитана в лодку поскорее отнести и передать в руки доктора. Если тот, конечно, еще живой.

– Ничего не помню, – прокаркал Одесса, держась за голову. В смоляных волосах белел широкий клин седины. – Шо за напасть такая? Как будто жбан чачи без закуски дерябнул…

– Чача – она такая. Штука коварная. Кого хочешь с ног собьет, – согласился с ним Нефедов. Боцман поглядел на него пустым взглядом и махнул рукой.

– Меньше знаешь – крепче спишь.

Еще раз глянув на командира особого взвода, старпом Фирсов отвернулся и начал раздавать команды. Капитана уже несли в лодку, а на горизонте показался первый проблеск восхода. Море, опять ставшее простым, родным и знакомым, уже успокоилось.

Фирсов начал подниматься в рубку, но услышал позади бормотание и невольно прислушался. Старшина Степан Нефедов, непослушной рукой выковыривая из помятой пачки папиросу, негромко что-то напевал себе под нос.

Фирсов слушал.

– Левиафанищу… холодно зимой, – бормотал старшина.

Чирканье спички об коробок.

– Левиафанище… взяли мы домой.

Доска в аудитории была исчерчена стрелками, кружками и квадратами с торопливыми меловыми надписями. Саша Рассказов устало вздохнул и вытер лоб рукой, оставив на нем отчетливый белый след.

– М-да… Вы, Александр, безусловно проделали большую работу, пытаясь увязать в стройную схему взаимодействие Охотников, частей СМЕРШ, войсковые операции, – одобрительно сказала Ангела Румкорф. – Это при том, что я вам рассказываю далеко не все. Большая работа, коллега. А теперь сделайте вот что…

– Что? – обрадованный похвалой Рассказов гордо посмотрел на сокурсников. Дарья украдкой показала ему большой палец, но тут же стушевалась под насмешливым взглядом преподавательницы.

– Возьмите тряпку. И сотрите всю вашу схему с этой замечательной доски. Она в корне неверна. Как говорил в великом фильме «Чапаев» главный герой: «На то, что вы тут говорили – наплевать и забыть». Давайте последуем словам Василия Иваныча.