Ариведерчи, Верона! - Ольга Гаврилина

Через пару лет, когда они всей семьей переехали в Рим, почувствовал, что в нем что-то изменилось. Он все еще не мог понять, что это такое, и поэтому совсем не задумывался и не прислушивался к себе.

В четырнадцать-пятнадцать почти все разговоры с друзьями сводились к сексу и женщинам. Джесу с любопытством слушал, почти никогда не участвуя в жарких дискуссиях и выдуманных рассказах о своих похождениях.

Уже тогда его «обхаживали» две девочки, одна из которых была на три года старше его самого, с которой он и потерял впоследствии девственность. Он выполнял инстинктивно все необходимые телодвижения, видимо, делая все правильно, о чем догадался по восторженным, а возможно, и фальшивым стонам Карлотты, так звали девушку. Но после окончания процесса он остался полностью разочарован.

Это и есть то, о чем с таким исступленным азартом рассказывали друзья, и то, о чем, раскрасневшись, говорили взрослые за столом, и голоса их становились сиплыми и грудными, это то, что воспевали поэты в своих стихах, в конце концов!

Он почти никогда не вспоминал этот эпизод своей жизни, настолько он сохранился для него как незначительный и тусклый.

«Какая все это чушь, гораздо приятнее потрогать себя так, как тебе хочется, довести прикосновениями до оргазма без лишнего присутствия совершенно постороннего человека …» – размышлял он, все больше отдаляясь от своих сверстников, но все еще не подозревая истинной причины своих пристрастий.

Он с любопытством, как все мальчишки, рассматривал порножурналы, но очень скоро понял, что вид обнаженных женщин вызывает у него несколько не ту реакцию, нежели у других парней. И только когда ему попались картинки оголенных мужчин, вдруг застыл, почувствовав сильное сердцебиение. Он со страхом неизведанного прислушался к себе, и озноб оглушительной догадки осенил его душу.

Он так и не решился заявить о себе как о человеке иной ориентации. По всей стране уже давно любовь двух мужчин не считалась чем-то особенным или позорным, а скорее наоборот, поощрялась средствами массовой информации, а на телевидении почти не было ни одной программы, где не присутствовал бы хоть один гомосексуалист, пусть даже в качестве гостя. Но Джесу все еще не мог поверить себе и, задавленный менталитетом традиционной сицилийской семьи, в которой он рос, боялся выпустить наружу свои настоящие склонности.

Он пытался разобраться в своем душевном состоянии, но это копание не приносило ничего, кроме внутренней боли.

С некоторых пор его стали интересовать передачи, где с психологической точки зрения разбирались такие поступки людей, как ревность, безответная любовь и измена.

Одна из них так и называлась «Измена», и он с замиранием сердца исследовал вместе с ведущим истоки этих чувств и с ужасом узнавал, куда они могут завести. Но это были всего лишь срежиссированные фильмы, основанные якобы на документальных событиях.

Совсем другое дело такие программы, как «Их кто-то видел» и «Четвертая кассация», которые шли в прямом эфире и где раскручивались настоящие преступления, причиной которых, как правило, являлись те же ревность, любовь и измена и иногда деньги.

Когда речь касалась денег, Джесу переключал телевизор, несмотря на то что ему нравилась порывистость и упертость ведущей. Ему была симпатична эта журналистка, и он почему-то подумал, что она могла бы стать ему хорошей подружкой. Поэтому, когда знакомая матери пригласила его на студию в качестве зрителя, где сама уже несколько месяцев сидела среди публики, он с радостью согласился.

Отношение Лолы к тому или иному подозреваемому или преступнику полностью соответствовало представлению о них Джесу, и ему было приятно, что он мыслит так же, как она.

Он с улыбкой наблюдал, как ведущая управляется с гостями, не давая им уйти в откровенную перепалку, и как молниеносно ориентируется в непредвиденных ситуациях прямого эфира.

В его жизни все еще не было не только любви, но и человека, с которым он мог бы поделиться своими страхами и невзгодами, и он опять подумал, что Лола могла бы стать тем человеком. Он несколько раз заговаривал с ней до начала эфира, она отвечала радушно и с улыбкой, но ее тут же отвлекали помреж или кто-нибудь из техников. И она убегала, стуча каблуками, а длинные с золотыми прядками волосы покачивались в такт ее быстрым шагам.

Когда пришло время выбирать будущую профессию и поступать в университет, он решил уехать из Рима с надеждой, что, живя один, сможет лучше разобраться в себе.

Как ни трудно было объяснить родителям свой поступок, ведь в Риме были лучшие учебные заведения, он настоял на своем. И не прогадал – именно там он первый раз увидел Трифоне.

Трифоне был солнечный и свободный. Да-да, именно «солнечный», Джесу не мог подобрать другого слова. Ему казалось, что, помимо искренней улыбки, которая придавала Трифоне удивительную притягательность, его окружает еще и ореол тепла и света, недаром вокруг него вечно толпились люди.

Они были на разных факультетах и могли бы никогда не встретиться, но как-то Джесу перепутал аудиторию.

– Куда?! – весело проговорил Трифоне пробирающемуся сквозь встречный поток студентов Джесу и даже развернул его в обратную сторону. – Проф заболел, так что свобода на два часа!

– Как заболел, я его только что в буфете видел!

– Ты что рофлишь?! – уверенно заявил тот.

Они оба оказались в коридоре, и рядом с Трифоне тут же остановилось несколько человек, образовав тесный кружок.

– Ну что, может, пойдем мяч покидаем! – предложил худощавый паренек.

– Здрасте! У нас спектакль на носу, очень хорошо, что время освободилось, можно несколько сцен пройти. – Симпатичная девушка с каштановыми пышными волосами подхватила Трифоне под руку.

– А какая здесь лекция должна была быть? – невпопад спросил Джесу.

– Уголовное право, – ответил Трифоне.

– Так, значит, я не в ту аудиторию попал!

– А ты с какого факультета? – спросил кто-то из рядом стоящих.

– Расследование преступлений в сфере компьютерной информации.

– Ого! – Трифоне внимательно посмотрел на Джесу. – Круто! Я тоже туда мечтал попасть, но не потянул!

«Наверное, только сильный духом человек может спокойно признаться в своей слабости, – пронеслось в голове у Джесу. – Я бы так никогда не смог».

– Так сразу видно, что это айтишник, они все такие хилые, – заметил один из присутствующих парней.

Хилым Джесу можно было назвать с большой натяжкой, он был самым обычным, без выдающейся мускулатуры, но с хорошим размахом плеч и вполне высоким ростом.

Он очень хорошо запомнил эту фразу и с тех пор стал выходить на утренние пробежки, а иногда и посещать спортивный центр, что быстро придало его фигуре атлетический вид.

С тех пор они пересекались еще несколько раз, иногда говорили о грядущем реформировании в системе образования, которым оба были возмущены, о протестах студентов в Риме и Пизе, а иногда просто обсуждали профессиональный уровень профессоров, пока как-то уже на выходе его не поймал Трифоне.